Артур, Луи и Адель
Шрифт:
– Тогда, возможно, это к лучшему! В конце концов, если бы она нас слушала, не попала бы ни в какую аварию! – повышает голос отец и стукает по столу. – Сколько всего мы вытерпели из-за нее! Может, незнание убережет ее…
Он не успевает договорить: звонит телефон, и он отвечает на звонок, а я слышу звуки шагов и как можно быстрее стараюсь скрыться.
Я, словно в тумане, бреду по коридору. Мне что-то рассказали, но я забыла об этом. Почему? От чего именно убережет меня незнание? Что именно папа имел в виду, когда сказал, что это к лучшему? Марсель! Быть может, он что-то знает…
Я быстрыми шагами поднимаюсь к нему. В комнате моего брата всегда чисто, на столе аккуратно сложены
– Марсель, можно тебя на секунду? – решаюсь я привлечь его внимание.
Он так резко подскакивает на месте, что мне становится не по себе.
– Извини, не хотела пугать.
– И не напугала, – говорит он, пряча телефон в карман.
Марсель подходит ко мне и заглядывает в глаза, будто пытается понять, прочитала ли я его переписку.
– Все хорошо, я ничего не видела.
– А я ничего не скрываю, – запинается он и спрашивает: – Что-то случилось?
– Давай поднимемся в твою комнату, у меня есть несколько вопросов.
Марсель напрягается, но не отказывается. Мы молча идем в сторону лестницы, и я ловлю на себе взгляды наших горничных.
– Я очень рада, что Вам лучше, – шепчет Мари, отвечающая за домашний персонал, пожилая, но очень шустрая и живая женщина.
Я ничего не отвечаю, лишь одариваю ее улыбкой.
Марсель входит в комнату, и я закрываю за нами дверь.
– Интересно, почему она решила, что мне лучше… – бормочу я себе под нос.
– Потому что ты наконец выглядишь прежней. Но это все неважно. Что у тебя за вопросы?
Он начинает наматывать круги по комнате.
– Ты что, нервничаешь?
– Конечно, нет ничего хуже, чем вопросы.
– Ладно, расслабься, это дело тебя не касается, я услышала родительский разговор… Если вкратце: папа говорил маме, что они мне что-то рассказали, но я снова забыла. А затем что мое незнание, возможно, к лучшему, так как убережет меня. Вопрос номер один: как можно забыть то, что тебе рассказали? Вопрос номер два: от чего именно меня оберегают?
Марсель останавливается.
– Ты помнишь свои сны? – неожиданно спрашивает он.
Я хмурюсь:
– К чему вопрос?
– Каждую ночь ты бормочешь, а порой и вовсе кричишь два имени. Ты знаешь какие?
Я ошарашена его заявлением.
– Нет, но как можно кричать и не помнить об этом? Я точно кричу?
Марсель не кажется удивленным.
– Все потому, что твой мозг блокирует воспоминания. Однажды ты запомнила эти имена и спросила про них у мамы. Далее был обморок, ты оказалась в больнице, и врачи очень испугались, что ты впадешь в кому. Поэтому та информация, которую тебе рассказывают сейчас, профильтрована. Твой психотерапевт сказал, что ты вспомнишь все сама, как только будешь готова.
– Подожди, как это мозг блокирует? Зачем?
Мой брат пожимает плечами:
– Если бы я знал… врачи говорят о психологической травме. Такое и правда бывает, я перерыл весь интернет. Тебя что-то очень шокировало, огорчило до такой степени, что мозг ставит блок, лишь бы тебе не было больно. Но проблема заключается в том, что никто, кроме тебя, не знает, что именно произошло.
– Себастьян сказал мне, что я попала в аварию. Но у меня нет никаких физических повреждений. Разве такое возможно? Попасть в аварию и остаться полностью целым?
Марсель кивает:
– Возможно. По крайней мере, насчет аварии можешь быть уверена.
Я присаживаюсь на край его постели и тру виски.
– Голова идет кругом, иногда мне кажется, что я умру, ничего не вспомнив, – честно признаюсь я. – Но почему папа сказал, что будет к лучшему, если я не вспомню?
Братишка выглядит задумчивым.
– Адель, родители многое утаивают ради твоей безопасности. Но и не только, – Марсель запинается, – знаешь, семьи бывают разные. Мы не выбираем ни отца, ни мать. Иногда люди слишком эгоистичны и руководствуются лишь своей личной, персональной выгодой. Например, после произошедшего с тобой несчастного случая все газеты пестрели заголовками о том, как наш отец отменил все встречи из-за произошедшей с дочерью трагедии и уделяет все свое время семье. Для народа он стал более человечным, понятным, в глазах французов заделался образцовым семьянином. Отцом семейства с правильными ценностями. А тем временем он провел пятнадцать минут в больнице: выстроил вокруг тебя охрану, две минуты уделил врачу, а остальные тринадцать стоял перед дверями госпиталя и позировал журналистам. Я не хочу сказать, что он не любит нас. Но не доверяй безоговорочно никому из нашей семьи. Они могут воспользоваться ситуацией и использовать тебя ради достижения своих целей. Ты понимала это до аварии, и ты защищала меня всячески от их давления, – признается он.
– Если не верить собственной семье, то кому еще, Марсель? – в сердцах спрашиваю я.
– Себе, Адель. Только себе.
– Тебе всего шестнадцать лет, откуда в тебе столько…
– Столько?..
«Грусти и разочарования», – думаю я, но не произношу это вслух.
– Ничего, Марсель.
Он не настаивает на ответе.
– Мне нужно позвонить, я понимаю, что не ответил на твои вопросы.
– Ты очень сильно мне помогаешь, – говорю я искренне: у меня сложилось впечатление, что Марселю важно помочь мне. – Ты помогаешь мне больше всех на свете. Но у меня все же есть последний вопрос. Ты сказал, что все заголовки пестрели о случившемся. Я умею пользоваться интернетом, но почему нет никаких подробностей аварии? Как она произошла, были ли пострадавшие? Откуда я ехала одна в такой поздний час?
– Потому что их скрыли от прессы. На нашего отца работает не один фиксер [3] , а, наверное, целая футбольная команда…
– Фиксер? Это еще что такое?
Марсель хмыкает:
– Если глобально – человек, решающий все проблемы. Не бери в голову, Адель. Интернет тебе тут не поможет. Я пойду?
Я ничего не отвечаю, лишь киваю. Чем больше узнаю, тем явственнее ощущаю себя потерянной. Если собрать все по кусочкам, выходит крайне неприятная картинка. У меня не просто амнезия, у меня чертова психологическая травма, я кричу ночами, но даже и этого не помню. Мои родители пытаются слепить из меня то, кем я не являюсь, потому что человек, которым я была раньше, явно доставлял им уйму хлопот. Я решаю, что сегодня ночью я запишу себя на телефон. Если я кричу, то услышу, что именно, какие имена пытается спрятать от меня мое собственное сознание…
3
Фиксер – наемный координатор на месте событий; понятие используется чаще всего в журналистике.
Мама больше не сказала мне ни слова на тему моего внешнего вида, папа, одарив хмурым взглядом, напомнил, что сейчас ноябрь, на улице холодно, и попросил набросить на себя что-нибудь сверху. Он вообще мало со мной разговаривает, чаще всего говорит мне только две фразы о том, что я красавица и что он меня любит. Словно весь его словарный запас в общении со мной заканчивается на этом. Мне даже интересна искренность этих высказываний. Кто-то назовет меня неблагодарной, однако говорить о любви и показывать любовь – абсолютно разные вещи. Первое делать очень просто, а второе слишком сложно.