Арвендейл. Нечистая кровь. Книга 2. Корни Тьмы
Шрифт:
Брайс взглянул на него в упор: осунувшееся, изрытое старыми шрамами лицо, поблекшие глаза под падающей на них седой прядью. Ему тогда было двадцать четыре года, но он выглядел по крайней мере на десять лет старше. Старше Яннема, пожалуй.
– Слушаюсь, мой король, – сухо сказал он и действительно повиновался. И не вернул братское объятие на свадьбе, когда Яннем неискренне пожелал ему и его жене много сильных здоровых сыновей.
Но боги, похоже, решили сыграть с Яннемом злую шутку. Или просто наказать его за самоуверенность и за то, что вновь, в который уже раз, использовал своего брата. Леди Катриона, урожденная Глендори, родила ребенка ровно через год после свадьбы, и это оказался
Яннем бросил взгляд за окно: уже рассвело. Он захлопнул книгу и убрал ее в ящик стола, повернул ключ в замке. И позвонил Лорду-хранителю, веля готовить утренний туалет и одевание, а затем позвать Лорда-казначея.
Лорд-казначей – сейчас этот пост занимал престарелый лорд Дортах, – явился на зов своего короля. Поскольку старик был почти совершенно слеп, хотя и, бесспорно, мудр, его повсюду сопровождал секретарь – маленький юркий Ракхан бен Ивваш, таскавший за лордом Дортахом тяжелую суму с бумагами и писавший отчеты под его диктовку. То, что на такой пост был назначен идш, разумеется, тоже мало кому понравилось. С другой стороны, секретарь мало чем отличается от слуги или пажа, так что на это в конце концов стали смотреть сквозь пальцы.
– Доброе утро, лорд Дортах. Как ваши колени? – приветствовал Яннем старого придворного, и тот, кряхтя, кое-как согнулся в поклоне.
– Доброе утро, сир. Намного лучше, благодарю вас. Присланный вами придворный лекарь изготовил для меня чудодейственную мазь, облегчившую мои муки, – сказал Дортах, корча страшные гримасы боли. Яннем смотрел на него с искренним сочувствием. Ему было жаль старика – совсем сдал, надо будет все же отправить его на покой. И обсудить с Брайсом при первой возможности, кем его можно заменить.
– Садитесь у камина. От окна сегодня дует. Я велю принести вам вина.
– О, сир, вы всегда так добры. Да будет ваше правление бесконечно долгим и благостным, – прошамкал старик, погружая свои тощие телеса в бархатное кресло. Ему принесли вина, он выпил и тотчас заснул, оглашая приёмную короля дребезжащим храпом. Яннем смотрел на него какое-то время с почти сыновьей нежностью. Ему правда нравился этот старик – от него никогда не выходило никаких хлопот.
Яннем повернулся к идшу, смиренно стоящему коленопреклоненным у двери, и нетерпеливо махнул рукой.
– Встань, Ракхан, сколько раз повторять, чтобы бросил эти глупости, когда мы не на людях. У нас дел невпроворот. Ты уже распорядился осмотреть даргорское золото? Обмана нет?
– Никакого обмана, сир, – ответил Ракхан бен Ивваш, проворно поднимаясь с колен и подходя к столу. Он деловито вынул из сумы несколько свитков и разложил перед королем. – Я составил полную опись слитков с указанием их точного веса и стоимости согласно текущему курсу золота на рынке Империи, с учетом временных колебаний, вызванных волнениями в герцогстве Агдрагил.
– Как ты думаешь, этого хватит, чтобы покрыть дефицит в казне?
– Вполне, сир. И даже с лихвой. Однако следует заметить, что качество некоторых слитков…
«Я женился на деньгах», – думал Яннем, слушая бойкий говорок маленького идша, который и был его настоящим казначеем. Именно Ракхан бен Ивваш носил в неприметном полотняном мешочке у пояса казначейскую печать, тогда как в бархатном мешочке на поясе лорда Дортаха лежала не имеющая законной силы подделка. «Да, я женился на деньгах, а что мне еще оставалось? Я заставил Брайса породниться с нашим самым опасным врагом. Он выполнил мою волю более чем полно, даже полнее, чем мне бы хотелось, и тут же принялся плодиться и размножаться. Ну а я, чтобы не отставать, наполнил золотом казну, опустевшую от наших слишком резких и кардинальных реформ. Мы оба пожертвовали своей свободой во благо Митрила. Да. Только сын и наследник теперь есть у Брайса, а не у меня.
И я верю тебе, брат, видят Светлые боги, верю больше, чем себе самому, но что нам с этим делать теперь?»
Глава 3
– Где мой сын?
Леди Катриона вздрогнула всем телом и вскинулась, неловко пытаясь приподняться на пухлых подушках. Фрейлина, сидевшая в изножье ложа и растиравшая опухшие за время беременности ноги леди Катрионы, вскочила и тут же присела в поклоне. Брайс бросил на нее раздраженный взгляд – окружение жены нравилось ему не больше, чем она сама, – и повторил громче и резче:
– Я спросил, где мой сын.
– В детской, мой лорд, – пробормотала фрейлина, не поднимая глаз. – С кормилицей.
– Я разве к вам обращаюсь, леди Аллена? Или моя жена за время моего отсутствия лишилась языка?
Леди Катриона вжалась в подушки. Светлые боги, как же Брайса бесило, когда она так делала. Он ни разу не поднял на нее руку, ни разу не оскорбил – ни при людях, ни наедине. И все же она постоянно дрожала перед ним, отворачивалась, сжималась в комок, а иногда даже начинала молчаливо реветь, и тогда ему хотелось просто убить ее. Он возненавидел ее с того момента, как надел ей на палец обручальное кольцо, хотя прежде при дворе, изредка встречая ее на балах, не испытывал к ней никакой неприязни – он попросту ее не замечал. Ее нельзя было назвать уродливой – самое обычное, заурядное личико с мелкими невыразительными чертами. Но Брайсу она почему-то напоминала крота, с этими маленькими, почти всегда прикрытыми глазами и невыразительно-серыми волосами. Пугливый подземный зверек, торопящийся нырнуть в нору при виде солнца. За год их мучительного для обоих брака Брайсу до смерти надоело выковыривать ее из этой спасительной норы, чтобы исполнить супружеский долг. Тьма ее забери.
– У меня… у меня нет молока… мой лорд, – прошептала его жена, и ее маленькие невыразительные глаза водянисто-голубого цвета наполнились слезами.
Нет. Только не это. Если она сейчас опять заревет, он начнет ломать мебель.
Брайс круто повернулся и подошел к двери в соседнюю комнату, распахнул ее толчком. Прежде там находился будуар его жены, а теперь там поставили колыбель – видимо, чтобы супруга Старшего Лорда-советника могла спокойно почивать ночью, не потревоженная детским плачем. Кормилица – дородная краснощекая женщина из простолюдинок – сидела у колыбели, оголив необъятную грудь и приложив к ней младенца. Брайс шагнул вперед и остановился, внезапно охваченный не то чтобы робостью, но странным ощущением, словно он грубо вторгнулся в обитель святыни, прервав священное таинство.
Кормилица подняла на него глаза – спокойно, без страха, улыбнулась без суетливости. Брайс подошел и остановился в шаге от нее, глядя на маленький красный комок в толстом шелковом коконе. Ему говорили, что его сын родился с черными волосами, но сейчас проверить это было невозможно из-за слоя пеленок. Брайс видел только, что ребенок крупный, розовый и, похоже, здоровый.
– Как… как он? – с трудом выговорил Брайс, почему-то ужасно робея перед этой толстощекой простолюдинкой, и та ответила спокойно, не понижая голос: