Ашборнский пастор
Шрифт:
Вам, дорогой мой Петрус, нетрудно понять: эта новость, которая в любой другой обстановке, в любое другое время стала бы полным осуществлением моих самых горячих желаний, теперь, в наших нынешних обстоятельствах, внушала мне самые страшные опасения.
Вы согласитесь, мой друг, как это странно, на самом деле, когда реальное совпадает с фантастическим.
Мое весьма спокойное отношение к даме в сером, мужество, которое я проявлял во всех случаях, когда в нем возникала необходимость, проистекали прежде всего из уверенности, что дама в сером бессильна предпринять что-либо против меня и Дженни, поскольку она могла приносить беду лишь детям, родившимся в пасторском доме, и особенно, если эти дети – близнецы.
Дженни уехала. Я воспользовался ее отсутствием,
476
Тесей – один из главных героев древнегреческой мифологии; жил, согласно античной традиции, в XIII в. до н. э.; его отец был бог морей Посейдон, но он считался сыном афинского царя Эгея; почитался как герой, совершивший множество подвигов в битвах и в борьбе с темными силами, и как создатель Афинского государства; ему приписывается объединение Аттики и учреждение Панафинейских игр; издание первых законов и разделение граждан на классы. Когда друг Тесея царь лапифов Пирифой овдовел, Тесей вместе с ним спустился в подземное царство, чтобы похитить для друга царицу Персефону. Царь мертвых Аид обещал отдать друзьям Персефону, но предложил подождать и присесть на камень; те сели и приросли к нему. В муках они провели так четыре года, пока Геракл, спустившись в ад, не оторвал Тесея от скалы; когда же он попытался освободить Пирифоя, земля дрогнула и тот навсегда остался в царстве мертвых.
477
Плутон (гр. Аид, или Гадес) – олимпийское божество, владыка царства мертвых, пристанища душ умерших и всех темных сил, называвшегося Аидом. Прелесть искусства Орфея была столь велика, что он проник в подземное царство теней и умолил очарованного его пением владыку опустить обратно на землю свою умершую жену Эвридику. Разрешение было дано ему с условием, что, уводя тень жены, он ни разу не оглянется на нее. Но по дороге Орфей нарушил запрещение и обнял лишь ускользнувшую тень жены.
Беременна!.. Бедная Дженни! Теперь и ты, подобно другим матерям в пасторском доме, подвергаешься опасности встретиться с дамой в сером!
Поэтому я поклялся самому себе, что Дженни никогда не узнает о происшедшем в ее отсутствие.
Тем не менее правда и то, что сообщив мне новость, которую сердцу жены столь отрадно передать сердцу мужа, Дженни по исказившимся чертам моего лица увидела, что эта новость произвела на меня совсем иное впечатление, чем она ожидала.
Но, обладая столь проницательным умом, а вернее – столь умным сердцем, она тотчас догадалась, что же напугало меня в этой благословенной вести.
– Хорошо, – сказала она, посмеиваясь, – вижу, мой дорогой фантазер думает о даме в сером, а я, забыв о ней, надеялась, что и он больше не думает о ней!
– Ах, – отвечал я ей, – ты, дорогая моя Дженни, ты была далеко отсюда, в нашем очаровательном ноттингемском крае, в то время как я оставался среди этих мерзких гор, в этом сумрачном пасторском доме…
– Этот сумрачный пасторский дом станет веселым, улыбчивым и радостным, когда наш ребенок, наш Уильям или наша Дженни, наполнит его своим смехом и осветит своим присутствием!
– Да, – пробормотал я, – это так, если по милости Господней этот ребенок придет к нам один; а что, если у нас появятся двое близнецов?..
И с тяжким вздохом я вошел
XII. Предосторожности
После возвращения Дженни жизнь в доме вошла в привычную колею.
Жена оставалась радостной и полной надежд.
А я был мрачным и озабоченным, поскольку думал только о даме в сером.
Я держал слово, данное самому себе, и, хотя испытывал острое желание рассказать Дженни о моем походе в замурованную комнату, ибо такой рассказ доставил бы моей гордыне немалое удовлетворение, я все же об этом не обмолвился ни словом.
Но жена видела мою озабоченность; она заметила, что кирпичи в кладке, которая замуровывала комнату дамы в сером, соединены свежим известковым раствором, и спросила об этом Мэри.
Мэри, которая, вероятно, умирала от желания обо всем рассказать хозяйке, так же как Дженни умирала от желания все узнать, описала происшедшее во всех подробностях.
Дженни тут же прибежала ко мне. С первых ее слов я понял, что она знает все.
Я заставил ее повторить рассказ Мэри от начала до конца и внес поправки в кое-какие слишком уж наивные его места, которые, быть может, не полностью представляли меня – я не скажу таким, как я сам себя видел, но таким, как я хотел бы выглядеть в глазах Дженни; ведь, по моему мнению, а Вы, дорогой мой Петрус, уверен, разделяете его, – так вот, по моему мнению, правильный расчет состоит в том, чтобы выглядеть в глазах женщины только во всех своих достоинствах и во всем том превосходстве, какое мужчина должен всегда сохранять по отношению к женщине.
К моему большому удивлению, вся эта фантастическая одиссея не очень-то заинтересовала Дженни; она видела в проклятой комнате только ее материальную сторону, то есть полураспавшиеся ставни, свисающие лохмотьями обои, продавленную кровать, открытые настежь пустые шкафы, несколько кусков веревок, валяющихся на полу, и одежды, подвешенные на гвозде.
Когда я упомянул о том, как они неожиданно упали, Дженни сочла это вполне естественным.
– А что тут удивительного? – сказала она мне, сопровождая слова своим простодушным взглядом и доверчивой улыбкой. – Что удивительного в том, что гвоздь, изъеденный ржавчиной, выдерживавший груз в течение трех веков, сломался при малейшем сотрясении этого груза?..
Сломанный гвоздь удивлял не более того, что в силу закона притяжения, согласно которому твердые тела, лишившись опоры, падают вниз, куча одежды упала на пол.
Что касается пыли, поднятой падением одежды, в ней не было ничего необычного, если принять во внимание помещение, наглухо закрытое на протяжении трех столетий, и чудом было бы отсутствие здесь пыли.
Само собой разумеется, обладая таким рассудительным умом, Дженни не допускала и мысли о шкафах, дверцы которых открываются сами по себе; о веревках, оживающих и свивающихся на полу; об одеждах, взбирающихся по стене и возвращающихся к своему прежнему месту на трехсотлетнем гвозде.
Такой эпилог этой удивительной истории она посчитала творением ума, плодом воображения, то есть она признала гений поэта, но оспорила правдивость его рассказа.
Однако, допуская, что у всех этих треволнений есть причина, и видя мое глубокое и серьезное беспокойство, Дженни решила помочь мне, тем более что она была в силах докопаться до его источника; в этом ее поддерживала уверенность, что по мере нашего приближения к реальности сама эта реальность вытесняет из предания все устрашающее в нем и предоставляет нашим философическим рассуждениям какой-нибудь почти ничтожный факт.
Я же продолжал копаться в церковных документах и в общинных архивах; но, тщетно листая страницу за страницей всякие акты и книги записей, я не нашел ничего иного, кроме уже упомянутой заметки доктора Альберта Матрониуса, магистра богословия, – заметки, как Вам известно, касающейся восстановления небольшого каменного креста в углу местного кладбища.
Что касается замурованной двери, то она мало-помалу высохла и никакая трещинка на ней не указывала на то, что дама в сером предпринимала попытки ее открыть.