Ашборнский пастор
Шрифт:
И к тому же, признаюсь, будучи стойким, как Зенон, [487] по отношению к собственной боли, я чувствую себя беспомощным младенцем при виде мук другого человека, особенно когда этот человек – частица моего сердца, живущая в другом теле. Так что в своем эгоизме я хотел добраться домой тогда, когда все уже будет закончено, впрочем, не волнуясь насчет возможных серьезных осложнений, поскольку эта несчастная повитуха была уверена, что телесное сложение Дженни позволяет ей родить не то что одного, а скорее даже двух младенцев.
487
Зенон из Китиона (ок. 355 – ок. 262 до н. э.) – древнегреческий философ, основатель стоицизма (Зенон проповедовал в портике – по-гречески отосс), философского учения, утверждавшего, среди прочего, равенство людей перед судьбой, неизменность судьбы и невозможность избежать ее; надо спокойно воспринимать все удары рока и утешаться внутренней невозмутимостью.
Подталкиваемый моими доводами, а в особенности ссылкой на необходимость срочной поездки, и довольный, наверно, еще и тем обстоятельством, что ему не придется обременять коня дополнительным
Я отправился в путь вслед за ним.
Идея сравнить самого себя с Зеноном не выходила у меня из головы, и мое воображение перенеслось в прекрасные времена античности. Я спрашивал себя, почему эта античность, столь восхитительная, столь мудрая, столь полная утонченности и изысканности у Алкивиада и Перикла, столь полная твердости у Кратета, [488] и Диогена [489] вся насквозь материалистична, за исключением Сократа и Платона.
488
Кратет из Фив (кон. IV в. до н. э.) – философ-киник, ученик Диогена Синопского, учитель Зенона из Китиона; получил прекрасное образование, но вел жизнь нищего бродяги вместе со своей женой Гиппархией, происходившей из знатной семьи; отличался редкостным уродством.
489
Диоген Синопский (412–323 до н. э.) – греческий философ, главный представитель школы киников, философского учения, согласно которому смысл человеческого существования сводится к умению довольствоваться малым и избегать зла; одновременно киниками отрицались культура, искусство, семья, государство, общественные ценности и устои, право собственности и сословное неравенство. Диоген, основной проповедник этих идей, воздействовал на умы своих современников собственным примером крайнего аскетизма: существует легенда, будто он довел свою жизнь до того, что жил в бочке (за что получил прозвище «собака»).
Таким образом, все вплоть до названия стоическая, данного философской школе, главой которой был Зенон, представляет в античности материалистическую идею; ведь нет нужды напоминать Вам, дорогой мой Петрус, что слово стоик происходит от атоа, что означает «портик», и это потому, что школа Зенона располагалась под знаменитым афинским портиком, называвшимся Пойкиле. [490]
Однако у этого Зенона – кое-какие лжеученые спутали его с Зеноном Элейским, [491] который был слушателем у Парменида, [492] и который, стремясь освободить свою родину, попал во власть некоего тирана (имя этого тирана мне неизвестно; если в результате Ваших ученых разысканий Вы его открыли, сообщите об этом мне), попал, повторяю, во власть тирана и отгрыз себе язык зубами, чтобы не предать своих сообщников, – однако, говорю снова, у этого Зенона, уроженца Китая на острове Кипре [493] ученика киника Кратета, Стильпона [494] из Мегары [495] и Ксенократа [496] и Полемона [497] из Академии, мы находим некоторые понятия о Боге и душе, хотя он и утверждает, что первоисточник всех наших представлений – наши чувства.
490
Афинский портик, в котором учил Зенон из Китиона и имя которого получило его учение, назывался «отоа поiкiлn» (гр. «расписной портик») – стены его были расписаны художником Полигнотом.
491
Зенон из Элей (ок. 490 – ок. 430 до н. э.) – греческий философ, ученик Парменида; основатель субъективной и понятийной диалектики в античной философии; погиб во время неудавшегося восстания против местного тирана Неарха. По свидетельству греческого историка философии Диогена Лаэртского, когда Зенона Элейского стали допрашивать о его сообщниках-мятежниках, он «отгрыз себе язык и выплюнул его тирану в лицо». Его сограждан это так взволновало, что они тут же насмерть побили тирана камнями.
Элея – греческая колония в Италии, на берегу Тирренского моря, родина философов Зенона и Парменида; по ее имени названа элейская (или элеатская) философская школа.
492
Парменид из Элей (ок. 540–480 до н. э.) – греческий философ, глава школы элеатов; одним из первых провел четкое разграничение ощущения и мышления.
493
Китий (Китион) – город на южном берегу Кипра; известен своими соляными копями.
494
Стильпон (IV в. до н. э.) – древнегреческий философ, происходил из Мегары, но учил в Афинах; был одним из предшественников стоической школы; сочинения не сохранились.
495
Мегара – торговый город в Средней Греции, конкурировавший с Афинами.
496
Ксенократ из Калхедона (ок. 395 – ок. 314 до н. э.) – греческий философ, ученик Платона, с 339 г. до н. э. стоявший во главе Афинской академии; развил мысли позднего Платона, опиравшиеся на пифагорейское учение о числах, в цельное мировоззрение.
497
Полемон (ок. 340 – ок. 273 до н. э.) – философ из Афин, ученик Ксенократа; обладая значительным богатством, в молодости вел разгульную жизнь, но, случайно услышав рассуждения Ксенократа о воздержанности, был поражен его словами, изменил поведение и обратился к изучению
И правда, в естествознании он различает как в отношении человека, так и в отношении мира два принципа: один пассивный – материя, тело; другой активный, животворный – Бог и человеческая душа.
Согласно Зенону, душа представляет собой пылающий воздух, а Бог – огненное начало, распространенное повсюду, которое оживляет всякую вещь и которое по воле Провидения («npovoia») – а ведь он употребляет именно это слово, дорогой мой Петрус, – и которое по воле Провидения управляет всеми существами согласно незыблемым законам порядка и разума; и в этом Зенон отличается от киника Кратета, который, несмотря на свое уродство, женился, как Вам известно, на красивой и богатой Гиппархии, [498] после того как продал все свое имущество и вырученные за него деньги раздал своим землякам; отличается Зенон и от Стильпона, который отрицал реальность отвлеченных понятий и проповедовал, что мудрость состоит в бесстрастности и безучастности, – принцип ложный, но, тем не менее, ослепивший глаза Деметрия Полиоркета [499] до такой степени, что, приказав разрушить Мегару, он велел своим солдатам сохранить в целости дом Стильпона; тогда как, возвращаясь к Зенону, скажу, что он, напротив, близок в своих представлениях о мире к Сократу и Платону, своим старшим и истинным учителям.
498
Гиппархия – девушка из богатой семьи, родом из Маронеи, влюбившаяся в Кратета и ставшая его женой; вела с ним бродячую жизнь, ходила в мужской одежде и не стеснялась совокупляться с мужем на глазах у всех.
499
Деметрий I Полиоркет (ок. 337 – ок. 283) – сын Антигона Одноглазого, военачальника Александра Македонского; честолюбивый полководец и завоеватель (его прозвище Полиоркет означает «Берущий города»); после смерти Александра принял участие в борьбе его сподвижников за власть, одно время владел почти всей Грецией и Македонией, но затем был разбит и умер в плену; автор риторических, филологических, философских, исторических и политических трудов.
Но почему же всегда говорят о боли физической и почти никогда – о боли нравственной?
Дело в том, что божественный утешитель, пришедший сказать человеку: «Царство мое (и, следовательно, твое) не от мира сего», [500] еще не явился снова.
Воистину, он есть Бог скорбящих, дорогой мой Петрус, и та поддержка, какую он оказывает человеческой слабости, составляет его божественную силу.
Я возвращался, говоря все это самому себе, и память моя, словно друг, негромко беседующий с вами о прошлом, в почти зримом образе шла рядом со мной и говорила мне все то, что я повторяю Вам сейчас, и я уделял ей такое неподдельное внимание, что, ступив на уэстонскую площадь, я остановился, чтобы дать ответ собственной памяти, для которой у моего разума были некоторые возражения.
500
Согласно Евангелию от Иоанна, Иисус на вопрос Пилата: «Ты царь Иудейский?» отвечал: «Царство мое не от мира сего; если бы от мира сего было царство мое, то служители мои подвизались бы за меня, чтобы я не был предан иудеям; но ныне царство мое не отсюда» (18: 33–36).
Итак, моя память и мой разум начали дискуссию, к которой я с интересом прислушивался, боясь пошевельнуться, готовый в качестве беспристрастного судьи отдать предпочтение тому, кто прав, и тут я словно сквозь туман заметил, что на пороге моего дома кто-то делает мне знаки.
Я всмотрелся: то была Мэри – Мэри, звавшая меня не только жестами, но и голосом.
– Ах, господин Бемрод, – кричала мне она, приписывая мою неподвижность нерешительности, а нерешительность – страху. – Ах, господин Бемрод, идите же… все кончено!
– Как это все кончено?! – воскликнул я.
– Да, кончено.
Я бросился к дому.
– Так Дженни родила?
– И благополучно, благодарение Господу, господин Бемрод.
– Ах, как милостив Господь! Как он велик! – произнес я, молитвенно соединяя руки.
И вошел в дом.
У лестницы я встретил врача. На руках он держал младенца.
– Держите, счастливый отец, – сказал он мне, – поцелуйте вашего сына.
– О доктор! – воскликнул я, вырывая из его рук ребенка и прижимая к груди своего первенца. – О доктор! Это сын!.. Доктор, вы сказали истинную правду: я счастливый отец!
И я покрыл новорожденного поцелуями. В эту минуту я услышал крики младенца, доносившиеся из комнаты Дженни.
– О Господи, кто это так пищит? – спросил я, побледнев.
– Ваш второй сын, черт побери! – ответил врач.
– Как это второй?
И я едва не выпустил младенца из рук.
– Конечно же, второй… второй, которого сейчас пеленает повитуха. Госпожа Бемрод родила двух близнецов… Э, да что же вы делаете?!
И он подхватил бедное дитя, держать которого у меня не было больше сил. С громким криком я устремился в комнату жены; Дженни встретила меня с распростертыми объятиями, и я, ни жив ни мертв, упал на колени перед ее кроватью.
– О, два близнеца! Два близнеца! – вырвалось у меня.
– Неужели ты думаешь, – ответила Дженни, – что Господь недостаточно всемогущ, чтобы простереть свою милосердную защиту на этих двух крошечных невинных существ?
– Разумеется, Бог может все, чего захочет, – отозвался я со вздохом. – Но чего захочет Бог?..
– Тсс! Для всех сомнение – это всего лишь сомнение, однако для тебя, друг мой, для тебя, служителя Господня, сомневаться значит богохульствовать! – произнесла Дженни.
Но я, качая головой, чуть слышно повторял:
– Два близнеца! Два близнеца!
XIV. Два близнеца
Так или иначе, если уж появились на свет два бедных ребенка, мы должны были встретить их как можно лучше.
Однако ничто не мешало принять меры предосторожности, способные ослабить недоброе влияние светила, предопределившего их рождение.
Я начал с того, что крестил их, тем самым отдав под непосредственную защиту Господа.
Дорогой мой Петрус, Вы помните: еще в то время, когда жена моя не была беременной, у нас уже была договоренность, что, если она когда-нибудь подарит мне дочь, мы назовем ее Дженни – так же, как мать; если же она подарит мне сына, мы назовем его Уильямом, как меня.