Асимметрия

Евтушенко Антон Александрович

Слава успел сменить подушки на исподнее и теперь грозно нарезал круги по комнате, щеголяя облегающими боксёрами в красный горох.

– Неа, – скривился он. – Сильно сомневаюсь! Сазан сказал бы!

– Сазан твой, старый маразматик, пропил последние остатки мозга, – усмехнулась Тата и повернулась ко мне: – Сосед, давай знакомиться! Я Рената, но для всех друзей – Тата. А это Славик Синоптик. Короче, просто Синоптик. Он типа здесь живёт, а я типа с ним. Разобрались?

– Чо ты, салабон, зенками лупаешь? – накинулся на меня свежеиспечённый сосед. – Никакой я тебе не Синоптик, а товарищ лейтенант. Заруби это на носу.

– Понятно. Я Ким. Для друзей и для врагов, для

всех. И это… товарищ лейтенант, вы гульфик застегните, а то демографию застудите!

– Ох! – только и успел сказать Синоптик, сверкнув в меня глазами. Тата начала фырчать от смеха, слишком усердно, как показалось, едва не выронила из рук одеяло и сама чуть не оконфузилась. Я не ручаюсь, но это выглядело скорее умелой импровизацией, чем случайностью.

– Ладно, идём на кухню помацубарим, – хмуро сказал Синоптик, облачаясь в джинсы, майку и красный, грубой вязки свитер с изображением эпического оленя, – пусть девушка приведёт себя в порядок.

Последним элементом гардероба стали кеды. Подцепив их, Синоптик пинком распахнул дверь и поманил меня. Тата пожала плечами и пискнула мне зачем-то по-английски: «Айм сорри!» и было не ясно, извиняется она за внезапное вторжение или за то, что приходится теперь выпроваживать меня из собственной же комнаты. Я кивнул, и мы молча вышли в тускло освещённый коридор общаги, насквозь пропахший задубелой кожей, кошачьей мочой и мохнатой пылью, болтающейся на сквозняках пышным перекати-полем. Электронное табло часов рядом с пиктограммой бегущего человечка и надписью «выход» безразлично сообщало время 04:25. Синоптик нырнул в арку под часы, я послушно плёлся следом. Шамотные стены старого общежития впитали недельный дождь, очертив на бледно-серой штукатурке тёмные от влаги спиломы, похожие на чернильные пятна Роршаха. От обильных дождей значительней всего пострадала кухня на пятом этаже – процессы эрозии там ускорила крыша, клепанная ведёрной жестью. В день официального исхода лета по григорианскому календарю она не выдержала и обрушилась, пробив прогнившей балкой потолок и похоронив под обломками крепкий кухонный стол с двумя астраханскими арбузами. По счастью, хозяин бахчи Володько Некрылов, бегал в это время по соседям в поисках ножа и компании. Эту дикую историю рассказывал мне сам Некрылов, убеждавший, что подобные случайности въедаются в костный мозг и остаются там на всю оставшуюся жизнь, которой, к слову, могло бы и не быть. Помещение признали аварийным, оставив капитальные работы по ремонту крыши до весны, а жильцам-попаданцам с пятого на время разрешили пользоваться кухней соседей снизу.

Четвёртый этаж встретил нас привычным дыханием сквозняка. Над головой уныло потрескивала единственная лампа, где-то в глубине длинного как сосиска коридора горели отражённым светом два немигающих глаза беременной кошки Маруси. На кухне выкипал оставленный на плите чайник. Пар горячим туманом клубился в воздухе, размачивая кислую вонь сковород и кастрюль, безобразной и шаткой грудой сброшенных в рукомойник.

За недолгое время альтернативной службы я успел понахвататься кое-каких армейских жаргонизмов. Многие солдафонские словоизвержения не требовали специальной подготовки и интуитивно сводились к словарному запасу гражданского. Например, я догадывался, что косепор – это солдат, допускающий оплошность, а якорь – тоже солдат, только медленный или заторможенный. Значение таких слов, как «стукач», «подшива» или «шухер» вовсе не требовали пояснений, а вот некоторые, наоборот, вгоняли в ступор. О происхождении слова «мацубарить» можно было только гадать. Сакральная семантика слова требовала от носителя простого принятия на веру факта, что на

армейской фене «мацубарить» означало желание курить. Зачастую «помацубарить» было не более, чем предлогом для завязки бахора, то есть разговора. Во всяком случае, одно другого не исключало.

Синоптик похлопал по карманам, нащупав в заднем то, что искал. Достал сигаретную пачку, щелчком раскрыл и протянул мне, предлагая угоститься.

– Не курю, – сказал я и, подойдя к замызганному подоконнику, сплюнул в вечно открытую нараспашку форточку. По ту сторону окна проклёвывался росток рассвета, подсвечивая нежно-розовым тёмные прожилки слоистых туч.

Он безразлично пожал плечами, подцепил зубами сигарету и подкурил от пламени горелки. Затем крутанул ручку, перекрывая газ, затянулся и впился в меня колючим взглядом.

– Так ты знаешь Сазана или нет? – спросил он, умащивая свой зад рядом на подоконнике.

– Коменданта общежития? Семёна Созоновича?

– Семёна, ага, Созоновича!

– Сразу так сказал бы. Конечно! Он мне ключ от комнаты давал и показывал, как пользоваться забитым унитазом в туалете, чтобы не заливать говном соседей снизу.

– Это да! – отозвался Синоптик. – Он тот говномут, и ему за его говномутство ещё приплачивают! Говорил, упрашивал, бутылку совал: Сазан, никаких соседей, а он всё равно, сука, сделал по-своему.

Синоптик стряхнул пепел, и будто очнулся.

– Как там тебя?

– Ким, – напомнил я.

– Ким, извини, что я так люто накинулся! Ситуация, сам понимаешь: все на эмоциях!

– Понимаю! Когда эмоции через край, напряжение надо убирать.

– Стопудняк! Надо было развялиться, – Синоптик показал неприличный жест и весело, со значением подмигнул. – Маленькая, но рукастая!

– Без подробностей, ладно. Хватило впечатлений от увиденного.

– Ты мне вот что объясни: как можно было так щемить, чтобы не услышать происходящего в соседней люле? – Синоптик пошло хихикнул, заметив моё смущение, и заговорщицки толкнул меня локтем вбок. – Ты случайно того, не вуайерист?

– Ничего себе предъява!

– Га-аа! Сосед, не пылесось тайгу, я же шуткую! Тыркаться сейчас бесполезно – уж как-нибудь да разместимся. Шконок много – целых четыре, всем найдётся места. После вопрос с Сазаном порешаем.

– Мне на работу через три часа, – тоскливо сказал я. – Надо выспаться.

– На какую такую работу?

– На такую обычную работу, – огрызнулся я. – По распределению альтернативной службы.

– Отмазанный, что ли?

Синоптик прицельно стрельнул бычком в форточку и лениво засеменил к холодильнику.

– Альтернативно-служащий, – сухо поправил я.

– Ты неопознанный мудераст, – философски изрёк Синоптик и окинул взглядом пустое пространство холодильника. – Не духан и даже не запах, так: туловище безголовое.

– Дальше что? – с вызовом спросил я и повторил для усиления эффекта: – Что дальше-то?

– Ну, значит, не есть тебе дембельской каши!

– Прямо расстроил!

На дверце в отделении для яиц одиноко загромыхала банка с кабачковой икрой.

– А я бы сейчас даже требуху сожрал! Ну, или икорку навернул. Га-аа!

Синоптик снова заржал мелким дурным смехом, бесцеремонно свернул крышку с горловины банки и погрузил пальцы в овощное рагу.

Я неодобрительно хмыкнул, глянув исподлобья, как мародерствует Синоптик.

– Лучшая отечественная закуска! – гордо сказал он и отправил в рот размазанную по фалангам пальцев икру. Довольно зачавкал, зачерпнул ещё. – У меня в такие моменты суровая подсадка на еду. Веришь, Ким, вот как распоследнего планокура пробивает на хавку люто, ничего не могу с собой поделать.