Аслан и Людмила
Шрифт:
Она взяла его руку и быстро, пока не натекла кровь, заклеила.
Он отвернулся и ушел к окну.
Мила осталась стоять у стенки. И потянулись минуты молчания. Нарушить которое она теперь боялась. Время шло. Ей надоело стоять, и она села на пол.
Аслан не поворачивался к ней.
И когда он заговорил, она даже не поверила.
— Я сделал тебе что-то плохое?
— Нет, Аслан… Мне нет…
— Кому-то из твоих родных?
— Нет.
— Друзей?
Она промолчала.
— Тогда зачем ты делаешь мне больно? Ты думаешь, мне мало боли без тебя?
Она неслышно подошла к нему сзади. Прижалась лбом к его спине.
— Прости, Аслан. Прости меня, слышишь… Я просто узнала теперь, почему тебя ищут. А я так верила тебе. Так верила… Готова была за всех чеченцев горло перегрызть. А оказалось…
— Что оказалось?
— А оказалось, что наркотики. Тут уж не знаю, о чем и говорить.
— А ты не знаешь, как это бывает? — Он повернулся к ней и сел на подоконник. Она стояла тут же перед ним. Он схватил ее за плечи и зашептал яростно: — А ты не знаешь, как в карман к тебе кидают героин, потому что ты «черный»? А ты знаешь, что все — мы давно ходим с зашитыми карманами? Три грамма опия — и на семь лет в тюрьму. Вахид тебе расскажет… Легче ловить брюнетов, чем бандитов — такого ты не слышала?
Она не знала, во что теперь верить. Когда он говорил, она верила только его словам. Она высвободилась из его рук. Он встал. Она потянулась к сумке. Вынула оттуда сложенный вчетверо листок. И протянула ему. Он развернул его, пробежал глазами и вернул ей:
— Читай вслух! А я расскажу тебе, что стоит за каждым из этих слов…
Она взглянула на листок и поняла, что ничего не видит. Попробовала поднести поближе. Ничего. Все расплывалось. Конечно. Ведь это же атропин. Поэтому и Машке нельзя было читать.
— Я не вижу. У меня глаза закапаны. Это атропин. — И увидев, с каким выражением он на нее смотрит, поспешила успокоить. — Не бойся. Я просто пошутила. Не пробовала я никакой гадости!
Она заметила, как темнеют его глаза. Где-то она уже это видела. Ах да… Так резко они чернели у ее кошки перед яростным прыжком. Но связать эти наблюдения воедино времени не хватило.
Голова дернулась сначала в одну сторону, потом в другую. И только через секунду до обеих ее щек дошел ожег от его ладони.
Единственное чувство, которое зарегистрировал рассудок в этот момент, было крайнее изумление.
А потом, разведя руки в сторону и наклонив вперед голову, она оцепенело наблюдала, как медлительные темные капли издевательски неторопливо капают с кончика носа на пол. И растекается маленькая черная лужица с причудливыми очертаниями.
Вот на чем нужно гадать. А не на кофейной гуще. Вот где сокрыта от нее правда жизни.
Но философскую паузу в ее настроении что-то грубо нарушило. Ее куда-то потащили, долго плескали ей в лицо ледяную воду, которая неприятно затекала за шиворот. Потом она перестала что-либо видеть из-за большого мокрого полотенца, закрывшего ей все лицо. Да ей было все равно…
Она только поняла, что уже лежит. И что-то ужасно холодное замораживает ей лоб и мешает открыть глаза, а голова покоится на чем-то неудобном и жестком.
Ее никогда никто не бил. Пальцем даже не трогал. Ни чужие, ни отец с матерью. Все было цивилизованно.
Но откуда-то она знала, что если мужчина ударил один раз, непременно ударит еще. И уходить, как гласила народная мудрость, нужно сразу. Да ей и уходить никуда не надо было. Просто прийти домой и забыть о нем навсегда.
Однако ей уже было ясно, что забыть не получится.
Она только представила, что ушла, как сердце тут же заныло.
Ей и сейчас вспоминалось совсем не то, что подняло бы ее боевой дух. А то, как близка она была к смерти, когда он появился впервые. И то, как тащила его по лесу. И его глаза, когда он смотрел на нее там, у бабки Таисии. И сложная география его лица, которую она выучила наизусть.
Обида же растворилась, как сахар в кипятке. Тут же. И без остатка. Ее просто не было. И она тщетно пыталась ее искусственно возродить. Теперь в голове у нее все перевернулось. Она отчетливо осознавала, что виновата во всем сама. Только сама.
Довела его. Что и говорить. Старалась… Хотела посмотреть, что из этого выйдет. И у нее возникло какое-то нелогичное чувство восхищения тем, что ему удалось сбить с нее спесь. И странное удовлетворение заставило дрогнуть в улыбке ее губы. Противник был достойным.
Кровь уже давно перестала затекать ей в горло. Ей надоел этот адский холод на лбу. И сейчас больше всего хотелось приложить его к симметрично горящим щекам. Как это, в сущности, гуманно — хлестать женщину сразу по обеим. Никакого ущерба красоте.
В ней проснулся странный цинизм, Или так выражался у нее посттравматический шок? Казалось, ее уже не заставишь принимать что-либо близко к сердцу.
В руке оказалась замороженная пачка ее любимых крабовых палочек. Добрый знак. Ничего не скажешь. И не долго думая о гигиеничности этого средства, она приложила его к щеке.
Теперь, когда глаза ее открылись, она увидела над собой его лицо. Потому что голова ее все это время лежала у него на коленях.
Но ни раскаянья, ни мщеньяНе изъявлял суровый лик:Он побеждать себя привык!Не для других его мученья!Глава 15
Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.
А «ура» вдали — как будто пенье
Трудный день окончивших жнецов.
Скажешь: это — мирное селенье
В самый благостный из вечеров…
1914 год. Галиция