Ассасин
Шрифт:
«Почему так?»
Хрупкая грань моей обороны затрещала и надломилась, пропуская внутрь горькую правду. И та обрушилась на меня, словно ледяная глыба, похоронив под собой все желания и надежды, превратив яркие краски в сплошную непроглядную темноту.
Мы больше не увидимся.
Мое горло сдавила предательская судорога, и я отвернулась.
«Я жалкая. Я. Жалкая».
— Элли… — голос Рена прозвучал будто издалека, — ты прекрасная девушка. Очень красивая и…
— Прекрати, — оборвала я хрипло. Мне совсем
«Настолько прекрасная, что ты не желаешь видеть меня вновь. Бинго. Десять очков и зачет без экзаменов». Что тут еще скажешь?
На душе гадко, на сердце тяжело. Голова полнилась не столько мыслями, сколько ровным гулом электрического разряда; ногти впились в ладони.
«Это наша последняя встреча».
Что ж, нужно просто это принять, правда? Поднять голову и посмотреть ему в глаза стоило мне титанических усилий.
— Я все поняла, Рен. Не трать слова. Мне пора.
Не обращая внимания на боль в груди, я поднялась из-за стола.
«Вот и посидели».
— Элли, я хочу оставить тебе свой номер телефона.
«Ух ты, последнее „прости“?»
— Зачем?
«Если мы даже не друзья…»
— Ты сможешь позвонить мне, если у тебя будут неприятности.
Я горько усмехнулась.
— Спасибо, ничего не нужно. Я справлюсь со всем сама.
— Элли…
— Мне не нужен твой телефон. — «До встречи» — едва не оговорилась и я тут же поправилась: — Прощай.
Смаргивая предательские слезы, я развернулась и зашагала к выходу.
Все. «Наш» вечер кончился, остался только мой.
Силясь не думать — вообще ни о чем не думать, — я просто шагала к выходу, исполняя простые команды: обогнуть столик, свернуть направо, дойти до выхода и не запнуться…
Глаза едва различали дорогу, ноги автоматически огибали препятствия, неприятно и быстро, будто тоже силясь не разрыдаться, колотилось преданное сердце.
Я успела выйти из общего зала в коридор, когда жесткая рука развернула меня за плечо, и Рен, чьи глаза полыхали как два факела, прижал меня к стене.
— Я настаиваю на том, чтобы ты взяла мой номер.
— Не хочу!
— Элли!
— Отстань от меня!
Но он не отставал — стоял напротив и тяжело дышал.
— Уходи, — бесцветным голосом выдавила я. Мое лицо превратилось в маску. Больше он ничего не увидит, ни единой эмоции.
— Ты возьмешь его. — Горячие ладони напряглись и до боли сжали мои плечи.
— Нет. Я больше не хочу тебя видеть. Отпусти!
Я дернулась, но добилась лишь того, что еще сильнее оказалась впечатанной в стену.
— Отпусти, слышишь? Ты мне никто! — закричала я срывающимся голосом — рвущийся наружу плач сдавил горло.
В этот момент Рен резко сжал мой подбородок, силой поднял голову и приказал:
— Смотри на меня!
Никогда раньше я не слышала в его голосе столько льда. Мой рот приоткрылся, я растерянно моргнула и зачем-то взглянула прямо в серо-голубые глаза.
А после закричала — лоб моментально пронзила боль.
Белая вспышка разорвалась в голове, словно бомба. Тысячи острых осколков вонзились в мозг, парализуя его. Глаза запульсировали, по щекам градом покатились слезы. Сквозь красную пелену в моем сознании высветились яркие зеленые цифры — телефонный номер.
Его. Чертов. Телефонный. Номер!
Часто и слепо моргая, я задыхалась от боли и унижения.
Он навязал мне его!
— Тварь.
Теперь мне было все равно.
Все равно, что делать, что говорить, как себя вести. За эти слова он имел полное право ударить меня, но я уже не боялась.
Пусть бьет. Больнее, чем теперь, он уже не сделает. Он и так сделал все, что мог, — насильно выжег свой телефонный номер у меня в мозгу. Бумагу можно скомкать и выкинуть, книгу контактов очистить, входящие стереть, но как стереть то, что выжжено в памяти? Как?! Никак!
Ненавистные цифры продолжали зеленым огнем полыхать перед глазами.
Приложив ладони к пульсирующим векам, я расплакалась и стала медленно съезжать вниз по стене — ноги отказались служить.
И без того стальная хватка усилилась.
Не желая ничего, кроме того, чтобы этот человек навсегда покинул мою жизнь, я отняла ладони от глаз, зло взглянула на стоящего напротив и прохрипела:
— Ты… сделал это… насильно.
На меня взирали холодно и молча, а меня несло:
— Ты… выжег его в моей голове, но тебе не заставить меня набрать его. Подавись, слышишь? Никогда не наберу. Никогда!
Я резко дернулась и оттолкнула от себя чужие руки. К выходу! Прочь отсюда! Почти врезавшись в высокие двери, я рывком распахнула их и выбежала на укутанную сумерками улицу, в груди булькал обиженный плач.
«Ненавижу, — кричала я мысленно, будто это могло чему-то помочь. — Ненавижу тебя, ненавижу, слышишь? Ненавижу!»
Пробежав несколько метров, я опустилась прямо на пыльный тротуар и разрыдалась в голос.
Вот уже третий час я медленно брела по пустынной улице. Болела голова, болели глаза, болело сердце, но я не замечала этого.
Зачем ты сделал это, Рен?
Зачем поиграл со мной, как с симпатичным плюшевым мишкой? Зачем подергал за лапы, зачем разворошил нутро, зачем после выбросил в мусорку? И теперь я — мишка, грустные пуговичные глаза которого навсегда обречены смотреть в бескрайнее небо, — вынуждена жить со вскрытой грудиной, отброшенная и ненужная.
Он забыл обо мне.
Выполнил свой долг — по-мужски позаботился, оставив средство для связи, — и со спокойной совестью испарился.
«Теперь моя очередь забыть тебя».