Шрифт:
Oliver Bowden
ASSASSIN’S CREED: BLACK FLAG
Ubisoft and the Ubisoft logo are trademarks of Ubisoft Entertainment in the U.S. and/or other countries.
Выражаем признательность Данису Кучину за деятельное участие в подготовке книги.
Часть первая
1
1719 г.
Как-то раз я отрезал человеку нос…
Сказать точно, когда это случилось, не могу: кажется, году в 1719-м. Не помню я и где именно это произошло. Зато хорошо помню, при каких
Наш собственный кок и его помощник к тому моменту были уже мертвы. Помощника застукали мочащимся в балласт, чего я не позволял. За это полагалось традиционное наказание: виновный должен был выпить кружку мочи, куда каждый из команды «брызнул» свою долю. Я ни разу не видел и не слышал, чтобы выпитая кружка мочи кого-нибудь отправила на тот свет, но именно это и случилось с помощником кока. Он выпил свое «наказание», потом лег спать и больше не проснулся. Какое-то время кок и один управлялся со стряпней. По вечерам он любил глотнуть рома, после чего его тянуло на полуют – подышать свежим воздухом. Он топал по крыше моей каюты, отплясывая джигу. Так продолжалось из вечера в вечер, пока однажды его топанье не прервал крик и громкий всплеск.
На корабле поднялась тревога. Ударили в колокол. Все кинулись к бортам. «Галка» встала на якорь. При свете фонарей и факелов мы обшарили окрестные воды, но кок как сквозь землю провалился.
Само собой, кок с помощником работали на камбузе не одни. Но кулинарные способности их молодых сподручных не простирались дальше умения помешивать еду в котле и чистить овощи. После исчезновения кока все, чем мы питались, – это были сырые овощи. Никто из нас не умел не то что стряпать – мы даже вскипятить воды толком не могли.
Вскоре мы захватили военный корабль. Эта маленькая приятная вылазка помогла нам разжиться превосходной новенькой бортовой артиллерией. Трюмы корабля ломились от оружия. Чего там только не было! Абордажные сабли, пики, мушкеты, пистолеты, порох и пушечные ядра. Корабль был испанским. От одного из пленных, который затем влился в мою команду, я узнал, что есть у испанцев один торговый кораблик и служит на нем весьма искусный кок. Ходили слухи, будто прежде он был поваром ее величества, но чем-то прогневил королеву и в наказание его сослали на это судно. Я не поверил ни единому слову пленного, однако пообещал команде, что еще до конца недели испанский кок будет готовить нам пристойную еду. Выследить нужный нам бриг оказалось делом нехитрым, а обнаружив его, мы тут же атаковали.
Трофейная бортовая артиллерия оказалась как нельзя кстати. Мы дали несколько залпов из всех пушек, изрешетив испанскую посудину. Их паруса превратились в клочья. Штурвал снесло напрочь.
Словом, бриг уже начинал крениться, когда мои ребята взяли его на абордаж и, словно крысы, разбежались по всем углам корабля. В воздухе густо воняло порохом. Хлопали мушкетные выстрелы, звенели сабли. Как всегда, я сражался бок о бок со своей командой, используя саблю для ближнего боя, а скрытым клинком заканчивая дело. На меня бросились двое испанцев. Первому я раскроил треуголку, а затем и голову. Испанец рухнул на колени. Сабля застряла у него между глазами. Я загнал ее так глубоко, что вытащить лезвие из почти рассеченной головы оказалось непросто. Вместе с саблей я приподнял и корчащееся в предсмертных судорогах тело несчастного. Тем временем ко мне подскочил второй испанец. Его глаза были полны ужаса. Он явно не привык к таким заварушкам и не умел сражаться. Я ограничился тем, что отсек ему нос, – из дыры на лице захлестала кровь. Это возымело желаемое действие: зажимая рану, испанец бросился прочь. Мне пришлось обеими руками выдирать саблю из черепа первого противника, после чего я продолжил бой. Правда, особого сопротивления нам не оказали. Нескольких наиболее ретивых мы уложили. Я заранее строго-настрого наказал своим молодцам: что бы ни случилось, беречь кока. Он нам нужен был живым и невредимым.
Покореженный испанский бриг довольно скоро затонул. Мы покинули место сражения, усеянное обломками дерева и обрывками снастей. Над ним еще клубился пороховой туман. Пленных испанцев мы выстроили на палубе и принялись выяснять, кто из них кок. У всех моих текли слюнки и урчало в животе. Этим мы разительно отличались от сытеньких испанцев. Однако пустые желудки ничуть не затуманили наши мозги.
Привычку ценить добротную пищу привила мне Кэролайн – моя единственная настоящая любовь. Мы недолго были вместе. И тем не менее ей хватило этого времени, чтобы существенно изменить мои пищевые пристрастия в лучшую сторону. Думаю, она бы одобрила мое внимательное отношение к корабельным трапезам и попытки отучить ребят жрать что попало. Я это делал не из бескорыстного желания обучить команду хорошим манерам. Я знал: сытый матрос – довольный матрос, не ставящий под сомнение мою власть на корабле. Потому за все годы, что я провел в море, в моей команде не было даже намека на бунт. Ни разу.
– Вот он я, – наконец произнес один из пленных, выходя вперед.
В его устах это звучало как «Вад ань я» из-за повязки, закрывавшей пол-лица. Какой-то дурень оттяпал ему нос.
2
1711 г.
Итак, где я остановился? Ах да! Кэролайн. Ты ведь хотела узнать, как я с ней познакомился.
Для начала нам придется перенестись на несколько лет назад, в то время, когда я был простым фермером, разводившим овец. Тогда я ровным счетом ничего не знал об ассасинах и тамплиерах, не слышал о Черной Бороде и Бенджамине Хорниголде и понятия не имел о каком-то там Нассау или Обсерватории. Возможно, я бы так и продолжал пасти овец, как мой отец, если бы не встреча, происшедшая в таверне «Старая дубинка» жарким летним днем 1711 года.
Главным развлечением для таких горячих голов, как я, была выпивка. А там где выпивка, там и до потасовки недалеко. Их в моей тогдашней жизни хватало… даже с избытком. Оглядываясь назад, я не испытываю ни малейшей гордости за свою беспутную юность. Но каждый, кто слишком любит эль, вынужден нести крест последствий своего пристрастия. Среди выпивох редко встретишь человека с чистой совестью. Большинство таких, как я, тешили себя мыслью, что однажды мы покончим с этим и изменим свою жизнь. Возможно, обратимся к Богу или займемся чем-то достойным. А потом… наступал полдень, ты чувствовал, что нет лучшего способа прояснить затуманенную голову, чем новая кружка эля, и потому бросал все дела и отправлялся в одну из таверн.
Упомянутые мной таверны находились в Бристоле – городе на юго-западном побережье нашей старой доброй Англии. Мы привыкли к здешним холодным зимам и жарким летам. В тот год, когда я впервые ее увидел, – 1711-й, как я и сказал, – мне было всего семнадцать.
Я, конечно же, был пьян. По правде говоря, в те дни я частенько находился в подпитии. Возможно… не хочу преувеличивать и выставлять себя в совсем уж невыгодном свете, но половину времени точно. Может, и больше.
Родительский дом стоял на окраине деревни Хэзертон, в десяти километрах от Бристоля. У родителей был небольшой участок земли, почти целиком занятый под пастбище. Отцовские интересы не простирались дальше разведения овец. Мое взросление освободило его от занятия, которое он всегда ненавидел. Я говорю о поездках в город с товаром, препирательствах с купцами и перекупщиками, заключении сделок, умении выговорить себе наиболее выгодные условия и так далее. Когда я подрос настолько, что все, с кем отец вел дела, начали относиться ко мне как к равному, деловые хлопоты легли на мои плечи.
Отца звали Бернардом, мать – Линетт. Они были родом из Суонси, но перебрались на запад Англии, едва мне стукнуло десять. За все эти годы мы так и не избавились от валлийского акцента. Это делало нас непохожими на других, но меня подобные отличия никогда не волновали. Я был сыном фермера, разводившего овец, а не овцой в стаде.
Я часто слышал от родителей, что у меня хорошо подвешен язык. Мать считала меня привлекательным молодым человеком и любила повторять, что своими речами я могу очаровать кого угодно. Я этого не отрицал, особенно когда дело касалось женщин. Скажу так: дела с женами торговцев шли куда успешнее дел с самими торговцами.