Assassin's Creed. Отверженный
Шрифт:
– Хэйтем, боюсь, что решение уже принято.
– Ею?
– Да… отчасти.
– Как понимать ваши слова, сэр?
Мистер Берч вздохнул:
– Скажите, Хэйтем, вы говорили с матерью после той ночи?
– Она была слишком подавлена случившимся и не желала видеть никого, кроме Эмили и мисс Дэви. Мать практически не выходит из своей комнаты. По словам мисс Дэви, как только она немного оправится, она меня позовет.
– Когда вы увидитесь с матерью, вы найдете ее изменившейся.
– Сэр?
– В ночь нападения Тесса пережила два потрясения. Ее
– В таком случае она тем более нуждается в моей защите.
– Быть может, Хэйтем, она просто хочет все забыть, как кошмарный сон.
– Понимаю, сэр, – растерянно пробормотал я.
– Простите, Хэйтем, если мои слова потрясли вас. – Мистер Берч нахмурился. – Возможно, я ошибаюсь. Но после гибели вашего отца мне поневоле пришлось заняться его делами. Это потребовало встреч с вашей матерью. Я видел ее собственными глазами, и вряд ли мои наблюдения неверны. Не в этот раз.
3
Перед самыми похоронами мать вдруг позвала меня к себе.
Сообщить об этом мне послали Бетти, которая, густо покраснев, сначала долго извинялась за то, что утром «завалялась в постели». Первой моей мыслью было: мать передумала отправлять меня в Европу вместе с мистером Берчем. Увы, я ошибся. Подойдя к маминой комнате, я постучался. И не узнал голоса, что ответил мне. Прежде он звучал мягко, но с властными интонациями. Сейчас ее голос был настолько слаб, что напоминал шепот.
Я вошел. Мать сидела у окна. Мисс Дэви хлопотала, задвигая занавески. Зимнее солнце отнюдь не отличалось яркостью. Но, судя по раздраженному материнскому жесту, ей мешали не столько косые лучи солнца, сколько какая-нибудь назойливая птичка, усевшаяся на козырек окна. Наконец мисс Дэви полностью задернула занавески. Мать вяло улыбнулась и кивком указала мне на стул.
Я сел. Мать с большим трудом, словно у нее болела шея, повернула голову ко мне и снова заставила себя улыбнуться. Только сейчас я понял, каким чудовищным потрясением оказались для матери события той ночи. Они лишили ее всех жизненных соков. Глаза потеряли прежний блеск. Лицо превратилось в маску. С трудом верилось, что еще недавно это лицо улыбалось и хмурилось. Отец всегда говорил, что она не умела скрывать своих чувств.
Натянутая улыбка быстро сползла с материнского лица, сменившись хмурым равнодушием. Она и раньше не любила «делать лицо». Сейчас у нее попросту не было на это сил.
– Хэйтем, ты знаешь, что меня не будет на похоронах?
– Да, мама.
– Мне жаль. Мне очень, очень жаль, Хэйтем. Но у меня просто нет на это сил.
Прежде мать редко называла меня по имени. «Дорогой» – так обычно обращалась она ко мне.
– Да, мама, – ответил я, зная, что она была достаточно сильной.
«У твоей матери, Хэйтем, храбрости больше, чем у всех мужчин, какие мне встречались», – любил повторять отец.
Мои родители познакомились вскоре после переезда отца в Лондон. По словам отца, мать преследовала его, как «львица в погоне за добычей». Не раз, слыша эту шутку, мать давала отцу такую же шутливую затрещину. Скорее всего, шутка появилась не на пустом месте и несла в себе долю правды.
О своей семье мать говорить не любила. Я лишь знал, что ее родители – «люди состоятельные». Но как-то Дженни обронила, что родители моей матери, узнав, кого она выбрала себе в мужья, отреклись от нее. Почему – я так и не узнал. Сколько раз я ни пытался расспрашивать мать о жизни отца до их с ним свадьбы (не скажу, чтобы мои попытки были частыми), она лишь загадочно улыбалась и говорила: «Придет время, и отец все тебе расскажет».
Сейчас, сидя в ее комнате, я горевал не только по убитому отцу. Я уже никогда не узнаю, о чем он собирался мне рассказать в день моего десятилетия. Конечно, это огорчение было совсем ничтожным по сравнению с потерей отца. У меня щемило сердце от взгляда на мать. Она… сжалась, причем не столько внешне, сколько внутренне. Теперь в ней не было храбрости, о которой говорил отец.
Мне вдруг пришло в голову, что он и был источником ее силы. Ее разум и чувства просто не смогли справиться с впечатлениями той жуткой ночи. Кровавое побоище и пожар – это было выше ее сил. Я слышал, что нечто подобное происходит с солдатами. Они обретают «солдатское сердце», становясь тенями себя прежних. Может, то же произошло и с моей матерью?
– Мне очень жаль, – в который уже раз повторила мать.
– Все в порядке, мама.
– Нет, я не об этом. Я сожалею, что тебе предстоит отправиться в Европу с мистером Берчем.
– Но мое место здесь, рядом с вами. Я должен заботиться о вас.
Мать слабо усмехнулась.
– Мамин солдатик, значит? – спросила она, бросив на меня странный, испытующий взгляд.
Я сразу понял, о чем она сейчас думала. Ее мысли перенеслись в ту ночь, в сражение на площадке второго этажа. Не удивлюсь, если перед ее мысленным взором встала картина: я вонзаю меч в глаз того, кто готовился перерезать ей горло.
Я невольно сжался – столько душевной боли было в ее взгляде.
– Хэйтем, я же не останусь совсем одна. Обо мне позаботятся мисс Дэви и Эмили. Когда починят наш дом на площади Королевы Анны, я вернусь туда и найму новых слуг. Это не тебе нужно заботиться обо мне, а, наоборот, мне надо присматривать за тобой. Вот почему я назначила мистера Берча управляющим имуществом нашей семьи и твоим опекуном. Так что ты будешь находиться под надлежащим присмотром. Полагаю, этого хотел бы твой отец.
Мать недоуменно посмотрела на занавески, словно вспоминая, почему они задернуты.
– Кажется, мистер Берч собирался сказать тебе, что поездка в Европу не может ждать.
– Он уже говорил. Но…
– Прекрасно. – Мать снова повернулась ко мне. И опять в ее взгляде было что-то чужое. Мистер Берч оказался прав: та, прежняя, хорошо знакомая мне женщина исчезла. Или я перестал быть прежним ее сыном? – Хэйтем, так будет лучше для всех нас.
– Но, мама…
Она метнула на меня быстрый взгляд.