Ассистент
Шрифт:
Я желал.
Руки мои лепили снежки, ноги вязли в сугробах. По пояс. По горло. Выше.
Трусики, как прозрачная кружевная снежинка. Она упала мне на ладонь и растаяла, оставив крошечное мокрое пятнышко. Я слизал его языком…
Снегурочка…
В этой северной стране возможно любить только снег. Или — не любить.
Я любил. Я ненавидел. Я — желал.
— Дай же мне раздеться, Андрей!
Я не ответил. Зачем? Зачем снимать одежду, мокрую от тающего снега? Ведь я желал не ее, я желал снег, на ней лежащий. И тот, что
В этой стране все — снег, а потому все — желанно.
— Андрей, — она захныкала, — я хочу в постель… по-человечески…
Не получится по-человечески. Я не ответил.
Я встал на колени и нырнул головой в сугроб…
Я не человек. Не совсем человек. Вот сейчас я — кобель, лижущий истекающую соком суку…
Так к чему мне ее ревновать, так к чему мне болеть такому…
Анна раздвинула ноги. Она раздвинула их широко. Руками вцепилась в дверной проем.
У моих коленей зазвонил мобильник, выпавший из уроненной на пол сумочки. Кому он сейчас нужен? Кому нужны вести из потустороннего мира?
— Андрей…
Больше она ничего не просила. Она — получала. По полной. Постанывала.
— Андрей…
Клитор был мокрый и нежный, кисло-сладкий на вкус, как мякоть антоновского яблока из райского сада. Волосы на лобке щекотали нос. Пахло остро, как в Эдеме, мочой и грехопадением. Сладко. Кисло…
— Андрей…
Я вошел в нее всем своим телом. Анна закричала. Она корчилась на полу прихожей, как в агонии…
Меня на ее теле не было. Я был внутри. Хотя и снаружи тоже. Я был везде. Как снег.
Мобильник смолк.
А я растаял. Скатился на пол рядом с Анной, мокрый, обессиленный, опустошенный, пустой, как шаманский бубен…
Анна лежала и беззвучно плакала.
Мобильник зазвонил снова. Это был привычный телефонный звонок без всяких прибамбасов и попсовых мелодий. Анна была традиционна. Это было хорошо.
— Андрей…
Анна, не переставая беззвучно плакать, стала целовать мое лицо, не разбирая куда — в нос, в лоб, в подбородок…
— Спасибо, — прошептала и, обняв, прижалась всем телом, — это было… это… я не знаю, что…
Было хорошо. Я знал. И желание возникло снова. И не через двенадцать минут, как положено… кем?
Растаяв, снег превращается в воду, но вода — тоже снег. Снег — все.
Я взял ее на руки и внес в комнату. Моя неубранная постель напоминала развороченный, истоптанный сугроб. Надо бы белье сменить… Эта мысль мелькнула и угасла. К черту! Какая разница? Снег не разбирает, куда ему падать. Он падает всюду…
Я раздевал Анну, она мне помогала.
Я входил в Анну, она помогала тоже. И входила в меня…
Повторный снегопад был не столь бурным, но — затяжным. Я устал. Я взмок сам и в нее влил пол-литра семени. Я хотел от нее ребенка. Я это понял только теперь, когда он был зачат… Родится мальчик. Анне в момент его рождения исполнится двадцать два года. Все правильно. Я был в этом уверен.
— Назови его Михаилом.
— Кого? — не поняла Анна.
— Сына.
— Какого сына?
— Нашего. — Я провел ладонью по ее щеке. — Тебе придется переехать в Иркутск.
— Ты с ума сошел! — Отбросив мою руку, она села, спустив ноги с дивана. — То, что произошло… — Она замялась. — Было хорошо… правда… Но это еще не повод для знакомства!
Она так шутила. Замечательно. Женщина без чувства юмора не может стать моей супругой. Исключено.
Снова зазвонил мобильник. В третий раз. Или в четвертый?
— Тебе звонят.
— Слышу. К черту.
Она встала, серьезная и злая. Очень серьезная и очень злая.
— Я не знаю, чем завершатся наши отношения, скорее всего — ничем, но ты должен иметь в виду, Андрей, я не смогу жить нигде, кроме столицы!
— Я не люблю Москву, — отозвался я. — Как тебе такие варианты: Париж, Лондон, Берлин?
— У тебя что, в каждом из этих городов по особняку? — Анна усмехнулась. — Непохоже.
Встала, решительно прошлепала босыми ногами в ванную комнату, даже ухом не поведя в сторону трезвонящего телефона.
Я вытянулся в постели. Хотелось спать. Я припомнил, что последние двое суток спал урывками, причем сны сопровождались кошмарами. Один из них — с автокатастрофой на байкальском тракте, я помнил особенно четко…
К черту съемки. Я сделал там все, что от меня требовалось…
К черту Анну, там я тоже все уже сделал…
Глаза закрылись, я задремал.
Наше дело не рожать — сунуть, вынуть и бежать…
Я лежал, улыбаясь в полусне дурацкой подростковой поговорке…
А почему бы мне не переехать поближе к Москве? К Аннушке? Продам двухкомнатную в Иркутске, хватит купить однокомнатный сортир в дальнем Подмосковье… Там же могила брата Ефима, последнего моего родственника. Впрочем, он кремирован, а пепел развеян по ветру. Его могила — всюду…
Анна вошла, демонстративно топая пятками. Она меня разбудила. Она сказала:
— Я согласна.
А я смотрел на нее и думал, что больше не хочу эту крупную женщину с хорошей фигурой. И было странно, что вообще захотел. Она не в моем вкусе. Если бы не снегопад…
— На что ты согласна?
— Я согласна выйти за тебя замуж, но с одним условием. Ты продаешь эту халупу… она, кстати, твоя? — Я кивнул, и она продолжила: — Ты переезжаешь в Москву или мы оба — в любую столицу Европы или Северной Америки.
Хотелось предложить Африку и Океанию, но я понимал, не прокатит даже как шутка… И предложения, кстати, я ей не делал. Неужто так уверена в своих чарах? Глупая… Я снова посмотрел на нее, стоящую в обнаженной уверенности посередине комнаты — руки в бока, одна нога, согнутая в колене, опирается на сиденье стула… Нет, объективно — хороша. И что? Мало ли красивых женщин? На всех не женишься, века не хватит!