Аста ла виста, беби!
Шрифт:
— На них, пожалуй, плюнешь, — хмыкнула я. — Слюной подавишься.
— Тоже верно. Короче, тебе лучше знать, почему профессионалы говорят откровенные глупости и не замечают очевидных вещей.
— Ты с персоналом беседовал?
— Конечно. Никто ничего… У меня даже сложилось впечатление, что их кто-то проинструктировал и граждане чего-то опасаются.
— Шутишь?
— Если бы… Но это лишь мое мнение, которое не так уж много значит, как выяснилось. Я носом землю рыть не буду, а ты попробуй,
— Чего ж сам-то?
— А тебе Вешняков не рассказывал? Нет? Ну так спроси у него, как меня парни в костюмах уму-разуму на всю жизнь научили. Могу и сам рассказать.
— Без надобности, — вздохнула я. — Догадаться не трудно. Ладно, извини, что испортила настроение в субботний день. Отдыхай.
— Премного благодарен. — Он протянул мне сложенный лист бумаги. — Здесь краткие сведения обо всех опрошенных. Мент в списке идет первым. Далее медсестра, на нее я бы тоже обратил внимание. Ну и еще несколько граждан.
— Личность убитого так и не установили?
— Ты бы об этом первой узнала, — хохотнул Сергеев. — Нет, не установили. Хотя на предплечье у него типично уголовная наколка. И на пальце. Думаю, привлекался. И в местечке его интересном подобрали, неподалеку пивнушка, где собираются бывшие зэки. Тебе туда, конечно, лучше не соваться, но если есть кое-какие связи… Ладно, я пошел. — Сергеев пожал мне руку и направился к выходу из отделения, а я пошла разыскивать медсестру, которая дежурила в вечер убийства.
Медсесу оказалась дородной женщиной лет сорока. Я по опыту знала, как недоверчивы бывают такие тетки и мысленно вздохнула. Однако женщина, взглянув на мое удостоверение (документы у меня имеются на все случаи жизни, иногда близость к сильным мира сего идет на пользу), приветливо улыбнулась.
— Меня уж обо всем расспрашивали. Да я и не видела ничего, если честно. Ужас-то какой, — вздохнула она. — Теперь по ночам дежурить страшно, сидишь здесь одна на все отделение.
— А почему одна? — поинтересовалась я, устраиваясь напротив.
— Так ведь людей не хватает. У нас, к примеру, вместо двенадцати сестер только девять. Вот и приходится друг за друга дежурить. Раньше разрешали по две ставки брать, так и работали, а сейчас полторы, ну и кто тут за копейки надрываться будет?
— Вчера вы тоже одна дежурили?
— Нет. До девяти мы втроем, а уж ночью по одной остаемся.
— Вы из отделения не отлучались?
— Нет. Да и незачем мне было. Татьяна иногда к соседям ходит чай пить, а я не любительница.
— Отсюда дверь палаты не видна, значит, вы не можете сказать, был охранник все время на месте или…
— Он из отделения ни ногой. Ответственный. Очень жаловался, что покурить нельзя. Мучение, говорит.
— Да, представляю. Может, он в туалет покурить ходил?
— Нет, что вы, у нас строго. И я бы запах сразу почувствовала. У меня, знаете, в семье никто не курит, так я на табак всегда реагирую.
— Значит, не курил. Но ведь парень мог выйти на лестничную клетку, а вы бы не увидели.
— Мог, конечно. Но говорю же, он ответственный. Приятель к нему зашел, так он и тогда из отделения не вышел.
— Какой приятель?
— Да откуда ж мне знать? Окликнул его кто-то.
— Вот об этом прошу вас поподробнее, — насторожилась я.
— Да о чем говорить-то, я и не знаю. Я укол делала в четырнадцатой палате, дверь была приоткрыта, я и услышала, как они разговаривают.
— Милиционер и его приятель?
— Выходит, что так. Он его назвал «Юрик». А мы уж к тому времени познакомились, и я знала, что так парнишку зовут, ну, милиционера этого. Значит, его звали.
— Почему его? Может, кого-то из больных?
— У нас нет больного с именем Юра. У меня память хорошая, я всех быстро запоминаю.
— Его мог окликнуть кто-то из больных. Ведь у вас в отделении посещение разрешено до шести, а было гораздо позднее, и посторонних в отделений быть не могло.
— Разрешено, конечно, только до шести, но, если честно, приходят и позднее, мы на это глаза закрываем, если не устраивают концертов, как на днях в одиннадцатой палате. До двенадцати часов с коньяком и песнями. Хорошо, хоть девиц не привели.
— А кто у нас в одиннадцатой палате? — улыбнулась я.
— Шохин. Говорят, из этих… — Тут дама закатила глаза и склонила голову набок, понимать это можно было как угодно, оттого я и задала наводящий вопрос:
— Из бандитов, что ли?
— Ну… из бизнесменов. А рожа у этого бизнесмена такая, что вечером на улице, встретишь, перекрестишься. Хотя он, в общем-то, тихий и не привередливый. В тот раз к нему друг приехал из Грузии, вот они коньяка выпили и заголосили, голосил-то друг, ну а Шохин утром всем сестрам конфет, врачам коньяк, а шофер его телевизор привез, вон он стоит. Подарок.
— Выходит, неплохой человек этот Шохин, — улыбнулась я.
— Выходит. Да я о нем просто к слову вспомнила… А чего это я о нем заговорила? — нахмурилась она. — Хоть убей, не вспомню, а вроде память хорошая.
— Память у вас и правда хорошая, а вспомнили мы его потому, что нашего Юру-милиционера кто-то окликнул и я предположила, что этот «кто-то» из больных, потому что для посетителей время уже было позднее.
— Может, и из больных, но я сильно сомневаюсь, — покачала головой женщина. — Он тут особо ни с кем не разговаривал, потому что на посту. Да и окликнули его по-дружески… Знаете, вроде бы не виделись давно.