Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной
Шрифт:
— Ни в коем случае! Я поеду на метро. До свиданья, дорогая моя.
— Постой! Тебя из Монжерона вызвала полиция?
— Да. Какой-то тип из полиции меня прямо там допрашивал.
— Ажан?
— Не понял.
— Французский полицейский?
— Нет, он приехал специально из Германии. Он-то и посоветовал мне срочно вернуться в Мюнхен самолетом.
— А как же твои картины?
— Не хотелось их снимать до окончания выставки. Не беспокойся, за ними Валентин присмотрит. Он мне их привезет, когда приедет на похороны Натальи.
Рука Анны дрогнула, и башня
— Как жутко это звучит — «похороны Натальи»! Да, мне в самом деле лучше сейчас ехать в Вену. Ладно, ты иди, Костенька. Я еще немного посижу, соберусь с мыслями.
— Хорошо, Малыш. А в Вене постарайся ни о чем не думать. Гуляй с ребятишками Майкла, слушай музыку, ходи по музеям и готовь нашу выставку — в такое время полезно заниматься делом. А я буду тебе звонить. На всякий случай не забудь самое главное: ни в каком отеле мы с тобой не были и с Натальей там не встречались.
— Хорошо. Ты позвонишь мне в Вену, если что-то пойдет не так?
— Обязательно позвоню.
Каменев поднялся из-за стола, подошел к Анне и поцеловал ее в голову и пошел к спуску.
— Зонтик! Костя, ты забыл свой зонтик!
Он вернулся к столу, взял висевший на спинке стула зонт и, не сказав больше ни слова, повернулся и, не оглядываясь, пошел к эскалатору.
Анна сидела и глядела ему вслед, пока он спускался на эскалаторе, потом наклонилась и принялась смотреть через сетку барьера, как он идет через кассовый зал и спускается по ступеням в подземный зал вокзала. Потом она встала и тоже направилась к эскалатору.
Инспектор следил за нею, пока она не спустилась в кассовый зал и не исчезла. Только тогда он повернулся к Апраксиной.
— Ну, так о чем же они разговаривали?
— У-ф, какая жара!
Миллер достал из-под газетного вороха магнитофон, но она остановила его жестом.
— Не спешите, инспектор! Сначала скажите мне о ваших впечатлениях. Я больше следила за словами, ведь здесь довольно шумно, а вы наблюдали все, но не понимали слов. Между тем слова могут означать одно, а мимика, жесты — совсем другое.
— Вы думаете?
— Убеждена. Попробуйте, дорогой инспектор, реконструировать эту встречу, исходя только из ваших визуальных наблюдений.
— Как это?
— Ну, представьте себе, что магнитофон испортился, а я забыла русский язык, или они говорили по-венгерски. Что, по-вашему, произошло между ними?
— Гм, я попытаюсь. — Миллер откинулся на стуле и задумался. — А можно я схожу еще за пивом?
— Пожалуйста, инспектор.
— Захватить для вас стаканчик?
— Боже избавь! Нет, для меня возьмите минеральную воду.
Когда инспектор вернулся, он сначала отхлебнул из своего стакана, а потом уже начал говорить:
— Мне показалось, во-первых, что госпожа Юрикова о смерти Натальи Каменевой не знала, и господин Каменев сначала ей ничего не сказал: они встретились, как встречаются поссорившиеся люди — разговор был поначалу напряженный и не очень дружественный, по крайней мере, со стороны госпожи Юриковой. Потом Каменев, видимо, сказал ей о смерти жены — и это известие ее потрясло, она заплакала. Потом они заговорили как влюбленные: похоже, что Каменев в чем-то ее убеждал, может быть, делал ей предложение, а она — отказывалась. Потом между ними возник какой-то не очень приятный денежный разговор, после которого Каменев очень неохотно передал ей деньги. Но закончили они разговор, как мирные супруги или старые друзья, которым удалось придти к соглашению.
— Довольно точные наблюдения.
— Так о чем же они говорили на самом деле?
— Они сговаривались, как обмануть следствие.
— Не может быть!
— Все записано на пленке. А как вам показалось, инспектор, эти двое действительно любят друг друга? Они были искренни друг с другом?
— В общем да, если речь идет о чувствах. Но если господин Каменев, как мне показалось, не искал слов, то госпожа Юрикова то и дело задумывалась, подбирала слова, отвечала не сразу.
— Перемотайте пленку, и я переведу вам весь разговор слово за словом. Но главное скажу вам сразу: Каменев уговорил Юрикову скрыться из Мюнхена. Она сегодня едет в Вену последним вечерним поездом.
— Ах так! Это неожиданный поворот. Выслать к ней на квартиру наряд или перехватить ее здесь, на вокзале?
— В этом нет нужды, я знаю, где ее искать в Вене: в любой момент, как только она нам понадобится, мы ее найдем. Пусть спокойно едет себе в Вену и побудет там некоторое время в законсервированном для следствия состоянии. Мне сдается, что Анна Юрикова — крепкий орешек, и поэтому я предлагаю пока оставить ее в покое и вплотную заняться Каменевым.
Инспектор согласился, и они принялись слушать магнитофонную запись.
На другой день состоялся еще один допрос Константина Каменева. На этот раз он был в очках, держался гораздо спокойней, но так и не узнал в инспекторе допрашивавшего его в Монжероне полицейского, а в его ассистентке — парижскую писательницу, писавшую книгу об Анне Ярославне. Сначала он самоуверенно попытался отвечать на вопросы Миллера по-немецки, но потом сдался и перешел на русский, как и в прошлый раз. Апраксина переводила и тут же заносила в компьютер его ответы. И вот настал момент, когда она сняла с принтера и подала ему отпечатанный протокол допроса и попросила прочесть и подписать его: Каменев с облегчением понял, что его вот-вот отпустят. И тут инспектор Миллер как бы для проформы спросил его, не желает ли он еще что-нибудь внести в протокол?
— Как будто нет… — ответил Каменев, беря со стола любезно пододвинутую Миллером авторучку и готовясь подписывать протокол.
— Не спешите подписывать, — остановил его Миллер. — Я хотел дать вам возможность самому дополнить свои ответы, но, к сожалению, это не получилось. Вы забыли рассказать нам о своем пребывании в отеле «У Розы».
Каменев молча озадаченно глядел на инспектора. Молчали и Миллер с Апраксиной. Каменев подождал еще немного и потом заговорил.
— Отель «У Розы»? Ах да, кажется, именно так назывался тот маленький отель возле австрийской границы. Да, я там был.