Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной
Шрифт:
Каменев безучастно глядел в окно: ему были видны часть кладбищенской стены, деревья и памятники за нею.
— Господин Каменев! Сегодня вы поили меня ромашковым чаем из травяных запасов вашей покойной жены. Госпожа фон Кёнигзедлер, вы говорили мне, что Наталья Каменева в прошлом году несколько раз брала у вас машину для поездки в горы за травами. Она действительно серьезно увлекалась травами?
— Очень серьезно. Если бы вы меня раньше об этом спросили, я бы вам сказала, что она была потрясающая травница!
— А ведь я подозревала в этом Анну Юрикову, — чуть смущенно призналась графиня.
— Ничегошеньки в этом не смыслю! — пожала плечами Анна.
—
— Да нет! Он этот портрет принес уже почти готовым: он хотел его закончить для выставки в Монжероне и не успел — начал срочно писать портрет Анны Ярославны.
— Нагло содранный с моей миниатюры! — подала голос Ташенька.
— Ничего удивительного, как мы все теперь понимаем, — сказала Мириам Фишер, отвлекаясь на секунду от перевода.
— А у него, как я понимаю, все портреты фальшивые, — вдруг сказала Ада. — Этот портрет Анны, который ввел вас в заблуждение, — тоже фальшивка. — Все посмотрели на стоявший на мольберте незаконченный портрет Анны Юриковой. — Знаете, Анна, я должна вас огорчить: если вы возьмете растворитель и смоете свое лицо с этого портрета — под ним окажется лицо Натальи Каменевой. Каменевы переправили этот портрет ко мне сразу после того, как подали документы на выезд.
Каменев на портрет не взглянул, хотя мольберт стоял рядом с ним; он продолжал смотреть в окно — на раскинувшееся внизу кладбище или просто в пространство. Ташенька злорадно хихикнула ему в спину.
— Спасибо, Ада, — сказала Апраксина. — А теперь, дорогие дамы и господа, мы переходим к главному — к самому преступлению. Для того, чтобы завладеть коллекцией Анны Юриковой, Каменевы решили ее отравить. Идея принадлежала самому Каменеву, но жена его была соучастницей и исполнительницей. Именно она приготовила яд из аконита: это такой красивый синий цветок, смертельно ядовитый, особенно если он вырос в горах. Решено было растворить его в вине. На всякий случай было также подобрано противоядие — душица. К сожалению, им не воспользовались… Было назначено время — пятнадцатое апреля. Супруги тщательно спланировали весь этот день: и поезд Мюнхен — Париж, из которого Каменев выйдет в Пазинге, и остановку в отеле. Не было только заранее известно, в каком отеле наши любовники остановятся, но Наталья Каменева сидела у телефона и ждала звонка мужа. Анна, я вас дотошно расспрашивала, кто мог позвонить Наталье из номера? Простите мое лукавство, я отлично знаю, что из номера никто не звонил, поскольку никто не оплачивал счет за телефон. А заметили ли вы телефонную будку возле стоянки?
— Нет.
— А она там стоит. И Каменеву никакого труда не составило позвонить в Мюнхен, пока вы договаривались с хозяйкой о номере. Так Наталья Каменева уже утром узнала, куда ей ехать и куда везти настойку «Асти спуманте» на аконите.
Каменев продолжал смотреть в окно, но спина его стала напряженной.
— А теперь опишем еще раз, что происходило в тот вечер в пятнадцатом номере. Простите меня, инспектор, я представляю, как вам уже надоел этот «русский театр»!
— О нет, графиня, это совсем не скучно: актеры каждый раз играют ту же сцену по-новому, и я с нетерпением жду продолжения, — возразил инспектор Миллер, сидевший рядом с Мириам и внимательно следивший за переводом, не спуская при этом глаз с Каменева.
— Так и должно быть в хорошем театре! — кивнула графиня и продолжала: — Я думаю, теперь и Анна, одна из главных героинь этой трагедии, по-иному вспомнит все, что происходило тогда в номере гостиницы. Припомните, Анна, точно и дословно, что же все-таки кричала Наталья, когда бросилась к дверям?
— Боже мой! Это и вправду были совсем не те слова, что все время мне вспоминались! — Анна испуганно замолчала.
— Нет, не молчите! Ну, какие же были слова?
— Она кричала: «Я не стану этого делать! Я не могу! Я не буду!» Вот что она кричала… Боже мой… — Ее била дрожь, несмотря на надетый в тюрьму свитер, и она охватила плечи руками, стараясь ее унять.
— Спокойно, Анна! — строго сказала Апраксина. — Еще не все, но конец уже близок. О чем еще вы не рассказывали ни мне, ни Каменеву, никому?
— Я все рассказала…
— Нет! Расскажите, как вы сидели за столом и что пили. На столе стояли: две открытых бутылки «Асти спуманте», бутылка минеральной воды «Эвиан» и три пластмассовых стакана. Так?
— Так.
— Вы пили вино?
— Да, мы сидели за столом и пили…
— Вы меня не поняли, Анна. Именно вы — вы пили в тот вечер вино?
— Нет, не пила.
— Почему?
— Ну, вы же теперь знаете…
— И в тот вечер вы отказались пить вино с Натальей и Константином Каменевыми?
— Нет, я не отказывалась. Пока они разговаривали в коридоре, я поменяла местами стаканы, свой и Натальин: ведь я видела, что Костя наливал в ее стакан минеральную воду!
— Стаканы отличались по цвету: два были голубыми, а один — зеленый. И теперь, когда мы знаем, что в один из стаканов было налито отравленное вино, нетрудно восстановить, что произошло тогда: именно в зеленый стакан было заранее налито отравленное вино — для вас, Анна, а в два голубых, которые Каменев принес из вашего номера, были налиты вино для него и минеральная вода для Натальи. Наталья была в панике, а кроме того изрядно пьяна, Каменев был без очков и плохо видел, поэтому ни один из супругов не обратил внимания на то, что стаканы поменялись местами. Вы, Анна, взяли Натальин стакан — голубой стакан! — и пили из него минеральную воду. Уходя, Каменев захватил с собой два пустых стакана, из которого пил сам и из которого пили вы, Анна. Но теперь это были уже один голубой и один зеленый стакан. Нетрудно догадаться, что было после вашего с Константином ухода: Наталья взяла предназначенный для вас стакан с «Асти спуманте» и…
— Выпила сама свой жемчуг, — тихо сказала Анна.
Первым осознал слова Анны Каменев. Он вскочил, с грохотом опрокинув стул, и бросился к ней, подняв над головой скованные наручниками руки. К нему сразу же рванулся инспектор, но споткнулся об опрокинутый стул, и это его задержало. Каменев с полузадушенным яростным криком со всего размаха ударил скованными кулаками по виску Анны Юриковой… То есть ударил бы, если бы с другой стороны к нему не бросились Руппи и Йохан и не перехватили в воздухе его руки. От резких движений наручники затянулись, и Каменев громко застонал от боли, вырываясь.
— Перестаньте дергаться, господин Каменев, — вы сломаете себе руки! — предупредил инспектор Миллер.
— Я ненавижу тебя, Анна! — кричал Каменев, не слыша или не понимая инспектора. — Я ненавижу тебя за то, что это не тебя будут хоронить в чужой земле! Это не тебя отпоют в зарубежной церкви! Ты — убийца!
— А вот это уже полная глупость, господин Каменев, — строго сказала Апраксина. — Понимаю ваше потрясение, но надо же хоть немного следить за словами!
Каменев вдруг успокоился и, поникший, сгорбившийся, молча стоял теперь между двух полицейских.