Астронавты. Отвергнутые космосом
Шрифт:
Фал натянулся и дернул ее обратно. Бой-Баба поплыла к кораблю.
Ухватилась за поручень, огляделась дико:
— Дайте еще что-нибудь!
Но ничего больше не было. В наушнике без слез попискивала Тадефи. Живых тяжело дышал.
— Дядь Фим! — хрипло позвал он.
В наушниках кашлянуло, так громко и близко, будто он стоял рядом с ними.
— Дядя Фима, — закричала Тадефи. — Вернитесь! Пожалуйста! — она заплакала.
В наушниках затрещало. Охранник смеялся, тихо и радостно.
— Братцы, — наконец сказал он. — Братцы, вы и не поверите.
Трое астронавтов поспешно вернулись на борт; кое-как выпутавшись из неподъемных скафандров, искали уцелевшую реактивную установку — но все они были повреждены, как и остальные; пытались вывести из грузового дока шлюп, но он заглох и не заводился. Они кричали друг на друга, кричали в микрофоны охраннику, чтоб держался, орали на мертвый мотор шлюпа. Бесполезно.
Спустя час Бой-Баба, Живых и Тадефи посмотрели друг на друга — и остановились. Тадефи ткнулась Живых в железную грудь. Тот смотрел перед собой сухими глазами.
Бой-Баба подошла к Тадефи, сняла у нее с головы шапочку с радиопередатчиком. Надела.
— Дядь Фим, — просипела она. — Ты нас слышишь?
Голос отозвался громко и ясно, как будто он стоял рядом с ними:
— Слышу, золотая.
Глотая слезы, чтобы он не услышал, она выжала из себя:
— Дядь Фим, у нас ничего не получается… — она вцепилась зубами в кулак. — Мы не можем вас спасти, дядь Фим. Простите. Простите нас, пожалуйста…
Она сказала это, и как будто лампы потемнели в грузовом доке. Все стихло.
— Я понял, золотая. Но все равно спасибо.
Голос в наушнике улыбался.
— Дядя Фима, я… — заговорила, глотая слезы, Тадефи, поднеся лицо к наушнику Живых. — Это я виновата… это из-за меня… — она зажала рот ладонью и стояла, не двигаясь. Плечи ее тряслись.
— Ничего, братцы, — голос в наушнике окреп. — Когда-то надо и честь знать. Если б меня заранее спросили, я б, наверное, именно такую смерть бы и попросил. И потом…
— Что «потом», дядь Фим? — глухо спросила Бой-Баба.
Голос вздохнул:
— Как хорошо, что вас слышно.
Они оставались на связи еще сорок минут. Говорили ни о чем — просто слушали голоса друг друга. Охранник отвечал твердо и мужественно. Потом начались помехи.
Связь пропала.
Кислорода в скафандре дяди Фимы оставалось еще на два часа тридцать минут.
Глава 17
В грузовом доке стояла тишина.
— Я его никогда не забуду, — глухо сказал Живых.
Тадефи всхлипнула и отвернулась.
— А где Йос? — невпопад спросила Бой-Баба.
Повернула голову и вздрогнула. Скрестив руки на груди, штурман Йос стоял в воротах грузового дока.
Лицо его было бледно. Он медленно прошел в док. Посмотрел на наваленные возле стыковочного шлюза скафандры. Нагнулся, поднял конец фала. Вгляделся. Поскреб карабин плоским желтым ногтем. Выпрямился и бросил фал поверх скафандра.
Последний разговор Йоса с дядей Фимой, вспомнила Бой-Баба. На корабле. Что там говорил ему охранник? А ничего, дошло до нее. Говорил-то
— Мы не смогли его спасти, Йос, — тихо сказал Живых.
Йос кивнул.
— Я все слышал.
Конечно, он все слышал — он же следил за ними с мостика. Все они в тот день были заняты своим делом. Только капитан лежал у себя в отсеке. Кстати, как он там, подумала Бой-Баба. Надо сходить проверить.
Она подняла голову — и попятилась. Штурман стоял перед ней и смотрел на нее в упор. Глубоко посаженные глаза покраснели от усталости. Небритый подбородок подрагивал.
— Я снова ошибался в вас, астронавт, — Йос церемонно наклонил голову. — Теперь я это вижу. — Помедлил. Кадык на заросшей шее дернулся. — И снова прошу вас меня извинить.
Бой-Баба смущенно помотала головой.
— Не за что мне вас извинять, — потерянно сказала она. — Мы все на нервах. Это так понятно.
Йос внимательно смотрел на нее. У него какой-то странный взгляд, подумала Бой-Баба.
И все вспомнила, и ей стало горько и страшно. Йос хочет возвращаться на планету. Он мечтает забрать Троянца. А что будет с поселенцами?
И что будет — с ними? С Майером? Что замышляет штурман? Нутром чуяла, что ничего хорошего из этой посадки не получится.
Мысль о Майере подтолкнула ее.
— Капитану плохо было, — сказала она Йосу. — Я его в отсеке оставила. Надо сходить посмотреть, как он там.
На лице Йоса отразилось замешательство.
— В отсеке? — сказал он. — Капитан у себя в отсеке?
— Ну да, — кивнула Бой-Баба, чувствуя в горле горькую желчь от потери. Дяди Фимы больше нет. Это невозможно, так не бывает. Еще один близкий человек ушел, оставил ее одну…
— Как странно, — задумался Йос. — Майер заходил ко мне на мостик… как раз перед выходом группы. Я еще подумал, что он слишком рано встал на ноги, что ему это может повредить…
Тадефи шмыгнула носом.
— Я сейчас же пойду посмотрю, как он там, — она вытерла рукавом глаза и выпрямилась. — Где, ты говоришь, ты его нашла? — повернулась она к Бой-Бабе.
— Да вот тут и нашла, — ответила та, — где-то здесь он и прогуливался… — и осеклась.
Перед выходом группы прикованному к постели капитану зачем-то срочно понадобилось в грузовой док.
В обесточенном медблоке базы лаборант проснулся, словно от толчка. Он раскрывал рот и надсаживал грудь, но не мог вдохнуть, как ни старался. Профессор знал, что надо проснуться, что во сне он задохнется, и старался раскрыть глаза. Но глаза не открывались, словно склеенные, и он смотрел сквозь веки во тьму. Какая-то грязная толстая тетка в лохмотьях, с подведенными черным пронзительными глазами, сидела у него на груди, вонючей задницей вдавив его в жесткий пол. Она тащила из его горла веревку, и лаборант понял, что в этой веревке заключена его жизнь. Грязнуха вытянет ее всю и поведет на ней его, как бычка на рынок, туда, откуда никто не возвращается.