Атаман Семенов

Поволяев Валерий Дмитриевич

Кожа на лбу японца пошла лесенкой, он показал атаману неровные крупные зубы и старательно заработал флажками.

Ответ вызвал недоумение не только у атамана и окружающих его людей — вызвал недоумение даже у самого японца — какой-то полковник... Фамилию его сигнальщик «Лейтенанта Дыдымова» передал по буквам три раза: «Вах».

— Вах, вах, вах, — на кавказский манер закрутил головой атаман, — большой человек, видать, этот Вах. — Он звучно втянул воздух, ноздри у него гневно раздулись, Семенов рубанул рукой воздух, будто шашкой, — вспомнил, как когда-то на германском фронте разваливал пополам

немцев, рубил как капусту, — в следующий миг лицо его сморщилось: показалось, что здешний морской воздух — затхлый, в нем много гнилой вони, и надо спешно перебираться в чистое место... Что это за запах? Запах того, что происходит сейчас? Или того, что происходило раньше, вчера, позавчера — гнилой дух, витавший над берегом, был сорван утренним ветром и принесен сюда? Тьфу!

Семенов, продолжая гневно раздувать ноздри, покрутил головой:

— Вах, вах, вах!

На «Лейтенанте Дыдымове» вновь засемафорил сигнальщик.

Атаман в очередной раз тряхнул стоявшего рядом японца за рукав:

— Узнай, чего он хочет?

Японец покорно зашуршал, захлопал флажками.

— То, что и раньше, — сказал он. — Чтобы вы пересели на крейсер береговой охраны.

— Зачем?

Японец поскреб пальцами коричневое лицо и вновь захлопал флажками.

— Чтобы вместе плыть на этом корабле во Владивосток, — медленно произнес он, прочитав ответ. — Там вас будет встречать почетный караул, а также население и армия.

Атаман, продолжая округлять ноздри, покрутил головой — жест выражал то ли восхищение, то ли досаду, японец не понял и вопросительно поднял брови.

— А вот это — ловушка, — произнес Таскин.

— Ну-ка, братец, — Семенов вновь дернул японца за рукав, — предложи-ка этому, с грузинской фамилией... явиться ко мне для доклада. Сюда, на «Киодо-Мару».

Сигнальщик на «Лейтенанте Дыдымове» молчал, издали хорошо была видна его немая фигурка, затянутая в черную форму.

— Чего это он? — насмешливо пробормотал Семенов. — Приступ желудочной боли, что ли, скрутил? Или пукнул прилюдно? Ну-ка, братка, — он снова тряхнул японца, — повтори-ка текст, раз они там собрались такие непонятливые.

По-птичьи клюнув тяжелой головой, японец опять начал кромсать флажками воздух.

В ответ — снова молчание.

— Не приплывет этот Вах сюда, ни за что не приплывет, — убежденно проговорил Таскин. — Это ловушка... даже не ловушка, а хрен знает что — изобретение очень примитивного мозга. Похоже, нас хотят заманить на ату керосинку, а там, под прикрытием пушек, арестовать.

— Дудки! — Семенов выкинул перед собой фигу, повертел ею из стороны в сторону. — Дудки!

Лицо его покраснело, напряглось, в натуженной нездоровой красноте этой возникли белые пятна. Около глаз образовались старческие морщины, густая плетенка. Семенов спрятал фиги в карман и повернулся к Таскину:

— Поднимись к капитану. Мы уходим отсюда.

— Куда?

— К Русскому острову.

Когда под кормой «Киодо-Мару» взвихрился белый пенистый бугор и шхуна начала отворачивать в сторону от «Лейтенанта Дыдымова», командир крейсера, смущенно рдея щеками — ему еще никогда не доводилось выполнять жандармские функции, — предложил фон Ваху насмешливым голосом:

— Может, господин

полковник, вслед ударим из пушек? Пару снарядов всадим в корму, повеселим японцев, а заодно и господина атамана... Я так полагаю, мы встречали генерал-лейтенанта Семенова?

— Вы слишком много полагаете, лейтенант!

— А что, давайте шлепнем, господин полковник... А? Под вашу ответственность.

Странное дело, взгляд, который фон Вах бросил на командира «Лейтенанта Дыдымова», ничего, кроме усталости, не выражал.

Когда по курсу «Киодо-Мару» замаячил Русский остров — неровный, с угрюмыми толстыми стенами бастионов, — к шхуне устремился шустрый, окрашенный в белый адмиральский цвет катер.

Штаб Семенова и сам атаман с палубы не уходили, продолжали стоять там, дышали соленым воздухом. Глаза у Таскина были влажные, он, не стесняясь, промокнул их платком.

Атаман заметил это, подумал, что вид у него тоже такой же, как и у верного Таскина, прижал рукою расстроенно дергающиеся усы и неожиданно залихватски, будто купец, собирающийся выкрасть из богатых хоромов красивую девицу, подмигнул.

— Прошу прощения, не сдержался, — пробормотал Таскин смущенно, — но такая слабость простительна. — Он снова приложил платок к глазам, озабоченно шмыгнул носом и оглянулся на сильно уменьшившийся и теперь похожий на точку, застывшую среди огромного серого пространства, «утюжок». — А они нам вдогонку не пальнут?

— Не пальнут, — уверенно произнес Семенов, — а если пальнут, то до берега вряд ли дотянут, японцы их потопят. Командир этой береговой галоши, надо полагать, все знает и глупостей делать не будет.

— Вах, вах, вах!

— Думаю, командир там не этот кавказец, а совсем другой человек. Кавказец — всего-навсего начальник арестантской роты, который прибыл надеть на меня наручники.

Катер вплотную приблизился к «Кнодо-Мару». На носу его стоял человек, которому атаман доверял безоговорочно — полковник Буйвид.

— Валерьян! — не удержался от радостного восклицания атаман, широко раскинул руки.

С борта «Киодо-Мару» немедленно был сброшен трап, Буйвид поднялся на шхуну, шагнул к атаману, лихо вскинув руку к фуражке, но Семенов не дал ему сделать доклада, обнял, стукнул кулаком по спине — жест этот выглядел очень дружественным.

По хлипкому раскачивающемуся трапу на шхуну тем временем ловко поднялся худенький усатый казак, похожий на недокормленного в детстве парнишку. Одной рукой он цеплялся за веревку трапа, в другой крепко держал поднос, на котором стояли две стопки, хрустальный «дамский» графинчик с прозрачной жидкостью, в предназначении которой сомневаться не приходилось, солонка и недавно испеченный, распространяющий вокруг себя дивный дух каравай.

Это был Ванька Спирин, верный буйвидский денщик. Пока его патрон обнимался с атаманом, Спирин пристроился за спиной Буйвида и застыл в ожидании, когда на него обратят внимание.

Буйвид не заставил себя ждать; закончив обниматься с атаманом, он, не поворачиваясь, просунул к Спирину пятерню и призывно пощелкал пальцами. Спирин незамедлительно сунул ему в руку стопку.

Атаман с удовольствием выпил, крякнул и вытер усы.

— Тут, на родине, и водочка пьется по-другому.

Присутствующие засмеялись.