Атаман
Шрифт:
И то правда, пора. Ножи, топор-секира есть, можно устроиться хоть с каким-то комфортом, пусть относительным, минимальным, но все же.
– Ночевать будем, – хрипло распорядился Иван. – Место приглядывайте.
Антип углядел первым:
– Во-он в том распадке, Иван Борисович, самое милое дело.
Вожников кивнул – и в самом деле, место для зимнего бивуака неплохое: овражек с крутыми склонами, рядом ельник, можно нарубить лапника, да и сухостоины недалече маячили – словно специально для костерка.
– Сейчас
– Рябчик повкусней будет.
– Ну, рябчика и запромыслим.
Немного передохнув, братцы закинули на плечи луки и, привязав к стопам лыжи, исчезли в густом ельнике.
– Запромыслят, – проводив их взглядом, усмехнулся Антип. – Недаром Иван Борисыч Тугим Луком прозван. Да оба любят охотиться, как говорят – охота в охотку… А ну-ка, Егор, поспешай! Сруби во-он ту сушину, а я пока снег для костерка утопчу да накидаю лапника.
Все делалось правильно, споро и без особой спешки – как и положено в зимнем походе: расчистили-утоптали снег, наложили рядом лапника – сесть, запалили из хвороста костерок, притащили сушину – потом, как костер прогорит, сунуть в угли – пусть тлеет, дает на ночь тепло – это вместо туристского шатра с печкой. Кстати, полог бы какой-никакой не помешал.
Вожников оценил склоны оврага, затем выбрался наверх, осмотрелся:
– Давай-ка, Антип, во-он тех мелких елок нарубим – вроде как крыша.
Напарник молча кивнул, и оба быстро зашагали в ельник, благо, и шагать-то далеко не надо было – молоденькие елочки росли совсем рядом, за ивами и осиной.
Накрыв «крышу», молодые люди вновь спустились в овраг, к разгоравшемуся костерку. Развязав котомку, Антип вытащил котелок (запасливый!), черпанул снегу да поставил в огонь – топить воду.
– Если чая нет, я тут недалеко, на старой березине, чагу видел – заварим. Принести?
– Неси, – улыбнулся в усы Антип. – Парень ты, я вижу, приметливый. Да! Корья-то березового захвати еще.
Пока то да се, закипела натопленная из снега вода – заварили чагу, уселись дожидаться братьев. Начинало смеркаться.
– До темноты придут, – перебирая котомку, уверенно протянул напарник. – Гляди-ко, и соль у старика завалялась! Запасливый. Хлебушка б, да уж ладно, как-нибудь.
Антип смотрел на соль с таким видом, с каким смотрят на кусок золота или на какой-нибудь там приличных размеров бриллиант. Егор даже поежился – именно так относились к соли в Средние века, все время ее не хватало, даже самая малость – богатство. А как иначе пищу на зиму сохранить?
Напарник все делал степенно, основательно – сняв котелок, поставил рядом, в утоптанный снег – стынуть,
Вообще, на взгляд Вожникова, этот Антип производил довольно странное впечатление: с одной стороны – покладистый, улыбчивый, а с другой – иногда ка-ак зыркнет… К тому же это ведь он пытал, а затем убил – убил, убил! – того несчастного парня, Ждана… Несчастного? Был бы Ждан половчей, еще посмотреть, пил бы сейчас Егор чагу или валялся хладным трупом в сугробе, и вороны растаскивали б кровавые кишки из распоротого копьем брюха. Да-а-а…
– Слышь, Антип, а те парни, которые на нас напали, они, вообще, кто?
– А то ты сам не ведаешь! Афоньки Коня, московита, людишки по нашу душу. – Антип прищурился, зачерпнул туесом заваренную в котелке чагу, отпив, крякнул: – А-а-а-ах!
– А чего они такие отморозки-то? – не отставал Вожников. – Копья, ножи, луки – что, не могли из карабина пришибить? Или эти парни из тех людей, что легких путей не ищут? Я так понимаю, вы им где-то дорожку перешли, а я – с вами за компанию, как в том тосте…
– Егорша, а братья-то рады, что ты к ним пришел, – словно не слыша, перебил напарник. – Как обозвался – так и обрадовались, все ж их поля ягода.
– Так кто они такие-то, эти братья?
Антип сдвинул брови:
– О том, Егорий, тебе и знать покуда незачем. Догадывайся сам, а меня – уволь. Как батюшка мой покойный, Чугрей Хлынов, говорил (а он сам от какого-то мудрого человека слышал): многие знания – многие печали.
– Философ твой батюшка, – хлебнув чаги, хмыкнул молодой человек. – Как, говоришь, его звали-то?
– Чугрей Хлынов. Да слыхал, поди, есть такой город.
– Все равно, странное имя – Чугрей. Старообрядец, что ли?
– Сам ты обрядец! – Антип обиженно вытряхнул остатки чаги в снег. – А батюшка мой хоть и из простых людей, да мудрый.
– Кто б спорил? – развел руками Егор. – Ты, стало быть, Антип Чугреевич, та-ак…
– Чугреевы мы… А Чугреевич это уж ты, Егорий, чересчур.
– Ну, Чугреев так Чугреев – мне какая разница? Еще чаги налей… не чай, а все ж после такого забега неплохо.
Чугреев пододвинул котелок ближе:
– Пей, пей. Чага есть, а снегу еще натопим. Ты мне вот скажи – правда ль, что одним кулаком… да обоих?
– Да что там, – Вожников даже смутился немного. – Боксер я, не ясно? Пусть бывший, но все-таки до камээса дошел, по «юношам», правда. Да, если б не бросил, может быть… Впрочем, чего уж теперь об этом?
Напарник непонимающе поморгал, а потом снова спросил про удары.
– Да, да, удары, – замахал руками Егор. – Особые такие удары… как и вообще в боксе.