Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод)
Шрифт:
— Не вижу причины, запрещающей приглашать их к себе, — ответил он холодным тоном.
— О, я вовсе не собиралась критиковать подбор гостей. Но… я даже не пытаюсь узнать, кто из них носит имя Бертрам Скаддер. Чтобы не дать ему пощечину. — Дагни попыталась сдержаться. — Не хотелось бы устраивать скандал, но я не уверена, что смогу сохранить власть над собой. Я не поверила собственным ушам, когда мне сказали, что миссис Риарден пригласила его.
— Я сам пригласил этого
— Но… — она понизила голос. — Почему?
— Я не придаю никакого значения подобным выходкам.
— Простите, Хэнк, не думала, что вы настолько терпимы. Я не обладаю этим качеством.
Он молчал.
— Я знаю, что вы не любите званых вечеров. Я тоже. Но иногда мне кажется… что, быть может, лишь мы должны были бы радоваться им.
— Боюсь, что у меня нет таланта к подобного рода занятиям.
— Да, когда они принимают такой облик. Но неужели вы считаете, что хоть кто-нибудь из этих людей приятно проводит время? Они просто стараются стать более бестолковыми и бесцельными, чем обычно. Они хотят ощущать себя легкими и незначительными. А знаете, истинную легкость может почувствовать лишь тот, кто значит невероятно много.
— Не знаю.
— Эта мысль время от времени смущает меня… Она пришла мне в голову после моего первого бала… Мне казалось, званый вечер должен быть праздником, а праздник может быть только у того, кому есть что праздновать.
— Я никогда не думал на эту тему.
Она никак не могла приспособиться к его строго официальной манере; она просто не могла поверить себе: в его кабинете они всегда разговаривали достаточно непринужденно. Теперь он вел себя как человек в смирительной рубашке.
— Хэнк, посмотрите сами. Если бы вы не знали этих людей, зрелище могло бы показаться прекрасным? Освещение, одежда и вся фантазия, потребовавшаяся, чтобы этот прием стал возможным. — Дагни смотрела на гостей. Она не замечала, что взгляд Риардена следовал своим собственным путем. Он разглядывал тени на ее обнаженном плече, неяркие, голубые тени, которые оставлял свет, проникавший сквозь пряди ее волос. — Ну почему мы все предоставили этим дуракам? Праздник должен принадлежать нам.
— Каким же образом?
— Не знаю… Я всегда ждала от званых вечеров радости и блеска — как от редкостного вина. — Она рассмеялась, но к смеху примешивалась печаль. — Только я вообще не пью. Это еще один символ, который обозначает не то, что должен обозначать.
Риарден молчал, и она добавила:
— Быть может, в них есть нечто скрытое от нас.
— Я такого не замечал.
Охваченная волной внезапно прихлынувшей отчаянной пустоты, она почувствовала радость оттого, что он не понял ее или не отреагировал, зная, что открыла ему слишком многое, хотя и не вполне понимала, что именно. Дагни пожала плечами, движение это легкой судорогой пробежало по изгибу ее плеча.
— Моя старинная иллюзия, — безразличным тоном произнесла она. — Настроение, которое посещает меня раз в году. Но покажите мне последний прейскурант на стальной прокат, и я сразу забуду о нем.
Удаляясь от Риардена, она не знала, что глаза его неотрывно следуют за ней.
Дагни неторопливо шла по комнате, не глядя ни на кого. Она заметила небольшую группу, сгрудившуюся у не растопленного камина. В комнате не было холодно, однако они сидели так, как если бы черпали уют из мысли о несуществующем огне.
— Не знаю почему, но я стала бояться темноты. Нет, не сейчас, только когда остаюсь в одиночестве. Меня пугает ночь. Ночь как таковая.
Говорила, очевидно, старая дева, хорошо воспитанная и утратившая всякую надежду. Составлявшие группу трое женщин и двое мужчин были хорошо одеты, гладкая кожа их лиц свидетельствовала о хорошем уходе, однако держались они с полной тревоги настороженностью, заставлявшей слишком понижать голоса и стиравшей различия в возрасте, делая всех равным образом седыми, в равной мере выдохшимися. Таких людей всегда можно заметить посреди респектабельной компании. Дагни остановилась и прислушалась.
— Но, дорогая моя, — спросил другой женский голос, — почему ты боишься?
— Не знаю, — проговорила старая дева, — но меня беспокоят не взломщики, не воры, не грабители. Я просто не могу уснуть всю ночь. И засыпаю только после того, как начинает светать. Как странно. Каждый вечер, когда стемнеет, меня вдруг атакует чувство, говорящее, что песенка спета, что рассвет уже не вернется.
— Моя кузина, живущая на побережье Мэна, писала мне о том же самом, — проговорила другая женщина.
— Той ночью, — продолжила старая дева, — я не могла уснуть из-за стрельбы. Всю ночь где-то у моря стреляли. Вспышек не было. Не было ничего. Только взрыв, потом длинная пауза и снова взрыв — где-то в тумане над Атлантическим океаном.
— Я читала что-то об этом в утренней газете. Береговая охрана проводила учебные стрельбы.
— Ну нет, — безразличным тоном проговорила старая дева. — На берегу все знают, в чем дело. Это был Рагнар Даннескъёлд. И береговая охрана пыталась поймать его.
— Рагнар Даннескъёлд в заливе Делавэр? — охнула женщина.
— Ну да. И говорят, не в первый раз.
— Его поймали?
— Нет.
— Никто не в состоянии это сделать, — проговорил один из мужчин.
— Норвегия назначила за его голову награду в миллион долларов.
— Такие колоссальные деньги за голову пирата.
— Но как можно добиться спокойствия и благополучия в мире, если на всех семи морях бесчинствуют пираты?
— А вы не знаете, что ему удалось захватить в ту ночь? — спросила старая дева.