Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А (др. перевод)
Шрифт:
Чтобы лишить нас чести, дабы потом иметь возможность лишить нас богатства, вы всегда рассматривали нас как рабов, не заслуживающих морального признания. Вы хвалили каждое предприятие, которое называло себя некоммерческим, и осуждали людей, которые создавали прибыль, делающую существование этих предприятий возможным. Для вас «в интересах общества» соответствует любой проект, служащий тем, кто не приносит дохода; не в интересах общества оказывать какие-то услуги тем, кто приносит доход. «Общее благо» — это все, даваемое как милостыня, а заниматься торговлей значит вредить обществу. «Общее благо» — это благо тех, кто его не зарабатывают: те, кто зарабатывает, не имеют права на благо. «Общество» для вас — это те, кто не смог достичь никакой добродетели или ценности; тот, кто их достиг, тот, кто производит товары, необходимые вам для выживания, перестает считаться членом общества или
Какой пробел позволил вам надеяться выстоять с такой скверной противоречий и планировать общество как идеальное, когда «нет» ваших жертв оказалось достаточным, чтобы разрушить все ваше здание? Что позволяет наглому попрошайке совать свои язвы под нос тем, кто превосходит его, и просить помощи угрожающим тоном? Вы кричите при этом, что полагаетесь на нашу жалость, но вашей тайной надеждой является моральный кодекс, приучивший вас полагаться на нашу вину. Вы ожидаете, что мы будем испытывать чувство вины за свои добродетели, видя ваши пороки, раны и неудачи, чувство вины за то, что мы преуспели в существовании, за то, что радуемся жизни, которую вы осуждаете, однако просите нас помогать вам жить. Вы хотели знать, кто такой Джон Голт? Я первый способный человек, отказавшийся рассматривать свою способность как вину. Я первый человек, который не будет раскаиваться в своих добродетелях и не позволит использовать их как орудие моего уничтожения. Я первый человек, кто не станет принимать мученичества от рук тех, кто хотел бы, чтобы я погиб за привилегию содержать их. Я первый человек, который сказал им, что не нуждаюсь в них, и пока они не научатся вести со мной дела, как с торговцем, давать ценность за ценность, они будут существовать без меня, как я без них. Потом я дам им понять, на чьей стороне потребности, на чьей способности и является ли человеческое выживание той меркой, условия которой проложат путь к выживанию.
Я сделал намеренно и сознательно то, что делалось на протяжении всей истории молчаливым бездействием. Всегда существовали люди разума, которые бастовали в протесте и отчаянии, но они не знали смысла своего действия. Это человек, уходящий из общественной жизни, чтобы мыслить, но не делиться своими мыслями, решающий провести годы в безвестности черной работы, таящий в себе пламень разума, не давая ему формы, выражения и реальности, отказывающийся приносить его в мир, презирающий, побежденный безобразием, отрекающийся до того, как начал действовать, предпочитающий отказаться, но не сдаться, работающий в меру своих возможностей, обезоруженный тоской по идеалу, которого не нашел. Эти люди бастуют, бастуют против неразумия, против вашего мира и его ценностей. Но они не знают никаких собственных ценностей, оставляют поиски этого знания в мраке своего безнадежного негодования, праведного, без знания правды, страстного, без знания желаний, уступают вам власть над реальностью, отказываются от стимулов своего разума и гибнут в горестной бесполезности, словно бунтовщики, так и не понявшие цели своего бунта, любовники, так и не нашедшие своей любви.
Постыдные времена, которые вы именуете Средневековьем, были эпохой забастовки разума, когда способные люди уходили в подполье, жили в безвестности, тайно предаваясь занятиям, и умирали, уничтожая создания своего разума, когда лишь горстка самых смелых мучеников оставалась, чтобы не дать человеческому роду погибнуть. Каждый период правления мистиков был эпохой застоя и нужды, когда большинство людей бунтовали против существования, получая за труд меньше, чем необходимо для жизни, оставляя на разграбление своим правителям лишь крохи, отказываясь думать, рисковать, созидать, когда высшим контролером их доходов и окончательным судьей истины и заблуждений была прихоть какого-то раззолоченного дегенерата, считавшегося выше разума по Божественному праву и по милости дубины. Путь человеческой истории представлял собой полосу затмений на стерильных отрезках, разрушенных верой и силой, с немногими, краткими проблесками солнца. Когда высвобожденная энергия людей разума творила чудеса, вы удивлялись им, восхищались ими и быстро уничтожали их.
Однако на сей раз уничтожений не будет. Мистики проиграли. Вы сгинете в своей нереальности, погубленные своей нереальностью. Мы, люди разума, выживем.
Я призвал к забастовке таких мучеников, какие никогда не покидали вас раньше. Я дал им оружие, какого им не хватало: знание их моральной ценности. Я объяснил, что мир станет нашим, как только мы решим его потребовать, потому что наша мораль — это Мораль Жизни. Они, великие жертвы, создавшие все чудеса краткого лета человечества, промышленники, покорители материи, не открыли природы своих
Вы, смеющие считать нас морально ниже любого мистика, претендующего на сверхъестественные видения, вы деретесь, как стервятники, за награбленные центы, однако чтите творцов предсказаний выше творцов состояний. Вы, презирающие бизнесмена как низкого человека, однако превозносящие любого кривляку-плута как возвышенного, основа вашей меры в том таинственном тумане, который поднимается от первобытных болот, в том культе смерти, который объявляет бизнесмена безнравственным на основании того факта, что он дает вам жить. Вы, заявляющие, что стремитесь возвыситься над грубыми потребностями тела, над нудным трудом служения только физическим потребностям, кто порабощен физическими потребностями, индус, ходящий с восхода до заката за плугом ради миски риса, или американец, который водит трактор? Кто — покоритель физической реальности? Тот, кто спит на гвоздях, или тот, кто на пружинном матраце? Что памятник торжеству человеческого духа над материей: заразные лачуги на берегах Ганга или атлантический горизонт Нью-Йорка?
Если вы не узнаете ответов на эти вопросы и не научитесь почтительно стоять навытяжку перед достижениями человеческого разума, то недолго будете оставаться на этой земле, которую мы любим и не позволим вам губить. Вам не удастся жить воровством до конца дней. Я сократил обычный курс истории и дал вам понять сущность платежа, который вы надеялись переложить на плечи других. Теперь последние остатки ваших жизненных сил будут расходоваться, чтобы обеспечить незаработанное поклонникам и носителям Смерти. Не делайте вид, будто вас победила злобная реальность, — вас победили собственные увертки. Не делайте вид, будто погибнете за благородный идеал, вы погибнете как пища для человеконенавистников.
Однако тем из вас, кто сохранил какое-то достоинство и хочет любить свою жизнь, я предлагаю возможность сделать выбор. Выбирайте, хотите ли вы погибнуть за мораль, в которую никогда не верили и которой никогда не практиковали? Остановитесь на грани самоубийства и окиньте взглядом свои ценности и свою жизнь. Вы умели инвентаризировать свое богатство. Инвентаризируйте теперь свой разум.
С детства вы скрывали порочный секрет, что не имеете желания быть моральным, не хотите искать самоуничтожения, что ваш кодекс внушает вам ужас и ненависть, но не смеете признаться в этом даже себе, что вы лишены тех моральных «инстинктов», которые другие якобы чувствуют. Чем меньше вы чувствовали, тем громче провозглашали свою бескорыстную любовь к другим и служение им, страшась, чтобы другие не открыли вашей сущности, которую предали, которую скрывали как опасную тайну. А они, те, кто были и жертвами вашего обмана, и вашими обманщиками, слушали и громко одобряли вас, страшась, как бы вы не узнали, что таят тот же невысказанный секрет. Существование среди вас представляет собой жуткое лицемерие, сцену, которую вы разыгрываете друг перед другом. Каждый чувствует, что он — единственный моральный урод, каждый избирает своим моральным авторитетом непознаваемое, известное только другим, каждый фальсифицирует реальность, поскольку чувствует, что этого от него ждут, и ни у кого нет смелости разорвать этот порочный круг.
Неважно, на какие постыдные компромиссы вы шли со своим невыполнимым кредо, неважно, какой жалкий баланс, полуцинизм-полусуеверие вы теперь ухитряетесь поддерживать, вы все равно сохраняете основу, губительный догмат: веру, что моральное и практичное представляют собой противоположности. С детства вы бежали от ужаса выбора, который так и не посмели осмыслить: все практичное, что бы вы ни делали для существования, всякие работа, успехи, достижения своих целей, все, что приносит вам еду и радость, все, что дает вам выгоду есть зло. И если добро, если моральное — это все то, что не удается, рушится, срывается, все, что вредит вам, приносит утрату или страдание, то выбор заключается в том, чтобы быть моральным или жить.
Единственным результатом этой убийственной доктрины стало удаление морали от жизни. Вы выросли с верой, что моральные законы не связаны с трудом, разве что это помеха и угроза, и человеческое существование представляет собой аморальные джунгли, где все можно и все действует. И если в этом тумане переноса определений, опускающемся на застывший ум, вы забыли, что пороки, осуждаемые вашим кредо, это необходимые для жизни добродетели, и поверили, что практические средства к существованию являются пороками. Забыв, что непрактичное «добро» — это самопожертвование, вы поверили, что самоуважение непрактично; забыв, что практичное «зло» — это производство, вы поверили, что грабеж практичен.