Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А (др. перевод)
Шрифт:
Раскачиваясь беспомощно, как ветвь дерева под ветром неисследованных моральных джунглей, вы не осмеливаетесь ни быть в полной мере порочным, ни в полной мере жить. Когда вы честны, вы испытываете униженность простофили; когда обманываете, испытываете ужас и стыд. Когда вы счастливы, ваша радость ослабляется чувством вины, если страдаете, ваши муки усиливаются чувством, что страдание — это ваше естественное состояние. Вы жалеете тех, кем восхищаетесь, верите, что они обречены на неудачу; вы завидуете тем, кого ненавидите, верите, что они — хозяева существования. Вы чувствуете себя безоружным, когда сталкиваетесь с негодяем; вы верите, что зло должно победить, поскольку мораль бессильна, непрактична.
Мораль для вас — призрачное пугало, состоящее из долга, скуки, наказаний, страдания, нечто среднее между первым школьным учителем
Если вы разберетесь в своей вере, то обнаружите тройное осуждение — себя, жизни, добродетели — в нелепом заключении, к которому пришли: вы верите, что мораль — необходимое зло.
Вы задаетесь вопросом, почему живете без достоинства, любите без пылкости и умираете без сопротивления? Задаетесь вопросом, почему, куда ни взглянете, видите только вопросы, на которые нет ответов, почему вашу жизнь раздирают невыносимые конфликты, почему вы проводите ее, занимая неразумную выжидательную позицию, чтобы избежать надуманных выборов, таких как душа или тело, разум или сердце, спокойствие или свобода, частная выгода или общее благо?
Вы кричите, что не находите ответов? Каким образом вы надеялись найти их? Вы отвергли свое орудие восприятия — разум, а потом жалуетесь, что Вселенная представляет собой загадку, выбросили ключ и следом хнычете, что все двери для вас заперты, пускаетесь на поиски неразумного и проклинаете существование за бессмысленность.
Выжидательная позиция, которую вы занимаете в течение двух часов, слушая мои слова и стремясь избежать их, представляет собой догмат труса, содержащийся во фразе: «Но мы не должны идти на крайности!» Крайность, которой вы всегда старались избежать, — это признание того, что реальность окончательна, что А есть А, что истина верна. Моральный кодекс, которому невозможно следовать, кодекс, требующий несовершенства смерти, приучил вас превращать все идеи в туман, не допускать четких определений, рассматривать любую концепцию как относительную, каждое правило поведения как растяжимое, ограничивать каждый принцип, идти на компромисс по каждой ценности, занимать среднюю часть любой дороги. Заставив принимать сверхъестественные абсолюты, этот кодекс вынудил вас отвергать абсолют природы. Сделав моральные суждения невозможными, он лишил вас способности разумных суждений. Кодекс, запрещающий вам бросить первый камень, запретил вам признавать тождество камней и понимать, побивают ли вас камнями.
Человек, который отказывается выносить суждения, соглашаться или не соглашаться, заявляет, что абсолютов не существует, и считает, что избегает ответственности, несет ответственность за всю кровь, которая проливается сейчас в мире. Реальность — это абсолют, существование — абсолют, пылинка — абсолют, и человеческая жизнь тоже. Живете вы или умираете — это абсолют. Есть у вас кусок хлеба или нет — это абсолют. Едите вы свой хлеб или смотрите, как он исчезает в животе грабителя — это абсолют.
В каждом вопросе есть две стороны: одна истина, другая заблуждение, но середина всегда представляет собой зло. Человек, который заблуждается, сохраняет какое-то почтение к истине, пусть хотя бы принимая на себя ответственность выбора. Но человек посередине — мошенник, который затемняет истину, дабы делать вид, что не существует никакого выбора и никаких ценностей. Он не хочет принимать участия ни в какой битве, но хочет нажиться на крови невинных или поползти на брюхе к виновному, который отправляет правосудие, посылая и грабителя, и ограбленного в тюрьму, разрешает конфликты, приказывая мыслителю и дураку сойтись на полпути. В любом компромиссе между едой и ядом выиграть может только смерть. В любом компромиссе между добром и злом только зло может получить выгоду. В таком переливании крови, которое лишает сил добро, чтобы питать зло, пошедший на компромисс представляет собой резиновую трубку.
Вы, полуразумные-полутрусливые, вели нечестную игру с реальностью, но сами стали жертвой этой нечестности. Когда люди принижают свои добродетели до относительных, зло обретает силу абсолюта, когда добродетельные отказываются от верности неуклонной цели, ее принимают негодяи. И вы получаете постыдное зрелище раболепствующего,
Вы достигли тупика той измены, которую совершили, согласясь, что не имеете права на существование. Некогда вы верили, что это «лишь компромисс»: вы допустили, что эгоистично жить для своих детей, но морально жить для своей общины. Потом допустили, что эгоистично жить для своей общины, но морально жить для страны. Теперь вы позволяете величайшую из стран грабить любому подонку из любого уголка земли, допуская, что эгоистично жить для своей страны, и ваш моральный долг — жить для всего земного шара. Человек, не имеющий права на жизнь, не имеет права на ценности и не станет беречь их.
В конце своего пути последовательных предательств лишенные оружия, уверенности, чести вы совершаете окончательный акт измены и признаетесь в своем интеллектуальном банкротстве. Когда мистики плоти из народных государств заявляют, что они защитники разума и науки, вы соглашаетесь и спешите заявить, что ваш основной принцип — вера, что разум на стороне ваших врагов, но ваша сторона — это вера. Борющимся остаткам разумной честности, находящимся в извращенном, сбитом с толку сознании своих детей, вы заявляете, что не можете предложить никакого разумного довода в поддержку идей, создавших эту страну, что нет никакого разумного оправдания свободе, собственности, справедливости, правам, что они основаны на мистических озарениях и могут приниматься только на веру, что в разуме и логике прав враг, но вера выше разума. Вы заявляете своим детям, что разумно грабить, пытать, порабощать, экспроприировать, убивать. Но они должны противиться искушениям логики, упорно оставаться неразумными и предполагать, что небоскребы, заводы, радио, самолеты были результатами веры и мистической интуиции, а голод, концлагеря, расстрельные команды — результат разумного образа существования, что промышленная революция была бунтом людей веры против той эры разума и логики, которая называется средневековьем. И вместе с тем заявляете тем же детям, что грабители, правящие народными государствами, превзойдут эту страну в материальном производстве, поскольку они — представители науки, но порочно заботиться о материальном богатстве, и человек должен отвергать материальное процветание. Вы заявляете, что идеалы этих грабителей благородны, только грабители не стремятся к ним, а вы стремитесь, что цель вашей борьбы с грабителями заключается только в достижении их целей, которых они достичь не могут, а вы можете, и что способ борьбы с ними — это опередить их и раздать свое богатство. Потом вы удивляетесь, что ваши дети присоединяются к грабителям из этих народных государств или становятся полупомешанными преступниками, удивляетесь, почему завоеванные территории этих грабителей все приближаются к вашим дверям, и возлагаете вину за это на человеческую глупость, заявляя, что массы невосприимчивы к разуму.
Вы затемняете открытое, публичное зрелище борьбы грабителей против разума и тот факт, что их самые кровавые зверства пущены в ход, дабы покарать преступление мыслить. Вы затемняете тот факт, что большинство мистиков плоти сперва были мистиками духа, что они постоянно переходят от одного к другому, что люди, которых вы именуете материалистами и спиритуалистами, — лишь две половинки разделенного человечества, вечно ищущие совершенства. Но они ищут его, переходя от уничтожения плоти к уничтожению души и наоборот, — они бегут из ваших колледжей к рабским плантациям Европы, к открытому падению в мистическое болото Индии, ища любого укрытия от реальности, любой формы бегства от разума.