«Атлантида» вышла в океан
Шрифт:
Здесь уже не было улыбок и приветствий. Здесь хмуро и ворчливо покрикивали на замешкавшихся десятый помощник капитана и представители эмиграционных властей. Пассажиры стадом, пугливо озираясь, изнемогая под тяжестью баулов, мешков и сундуков, старались проскочить в узкую дверь, словно за ней они наконец-то окажутся в безопасности от жизненных невзгод.
Слышались крики, плач детей, ругань, беспрерывное тяжелое шарканье сотен ног.
А у парадного трапа гремели оркестры, жужжали кинокамеры, подъезжали и отъезжали огромные лимузины.
«Атлантида» совершала рейс ежемесячно. Это было событием, и компания окружала его рекламной шумихой. Конкурировать с авиа-компаниями становилось все труднее. Комфортабельные плавучие города частенько отправлялись в рейс полупустыми.
Морем плавали главным образом эмигранты, для которых авиабилеты были недоступны. Однако для них нужны были корабли без бассейнов и роскошных номеров. Весь лайнер — сплошной четвертый класс, с каютами на шестнадцать человек. Эдакий современный рабовладельческий бриг. Чем больше напихать людей — тем больше доход.
«Атлантида» имела 60 тысяч тонн водоизмещения. На ней были открытые и закрытые бассейны, теннисные корты, театральные кинозалы, галереи роскошных магазинов, бесчисленные бары, рестораны и кафе.
Почти все это размещалось на трех верхних палубах и предназначалось пассажирам первого класса. Для них было и синее небо над кораблем, и тропическое солнце, и альбатросы, для них был неоглядный горизонт и сказочные пейзажи берегов.
Пассажирам второго и третьего класса вход наверх был запрещен (исключение делалось лишь для ближайших сотрудников «первоклассников», в том числе и для участников научной группы). У них были свои прогулочные палубы, опоясывавшие корабль и открывавшие вид с одной какой-нибудь стороны, свои рестораны, кино, церковь.
Что касается эмигрантов, то у них ничего не было, кроме огромной столовой. Морем они могли любоваться через иллюминаторы кают, вечно задраенных, так как располагались они над самой водой,
С удвоенной силой загремели оркестры, заревела сирена, и «Атлантида» медленно и величаво, влекомая полдюжиной буксиров, стала отходить от берега. Натянулись, порвались цветные серпантины, упали в воду недоброшенные букеты, унеслись в небо воздушные шары.
Облегченно вздохнув и стерев со лба пот, отправился домой уполномоченный компании, помчались в редакции и студии фото-корреспонденты и репортеры, чтобы назавтра миллионы читателей смогли прочесть о важном событии, а миллионы телезрителей улицезреть его.
Роскошные машины увезли в отели и прибрежные виллы одних провожающих, автобусы и такси — других, а третьи, вытирая украдкой глаза, пошли пешком, высчитывая в уме, дотянут или не дотянут до первых денег, что должны им прислать из волшебной Австралии уехавшие за счастьем сыновья и мужья.
Выслушав доклады подчиненных о том, что посадка прошла благополучно, капитан спустился в ходовую рубку. Через несколько минут его вызвали к радиотелефону. Вернулся капитан мрачный и злой. Царь и бог на корабле, со всеми своими галунами и орденскими колодками, для компании он был таким же служащим, как любой стюард. И только что ему была устроена из далекой столицы солидная головомойка: сенатору Джекобсу в корзинку с подарками положили две бутылки вина, забыв о том, что Джекобс — президент Национального общества трезвости! Не успела отплыть «Атлантида», как секретарь сенатора по пассажирскому радио выразил директору компании возмущение и сказал, что в дальнейшем сенатор, видимо, будет пользоваться услугами другой компании. Куда смотрели капитан и его бортовой комиссар? О чем они думают? Водить корабли может каждый дурак, вот обслуживать пассажиров надо уметь! А тот, кто не умеет, пусть переходит на угольщик или лесовоз. Теперь надо было идти извиняться, а потом докладывать о результатах директору. Чтоб им всем пусто было! До пенсии надо тянуть еще два года...
Впрочем, все эти заботы величественного, всемогущего капитана были неведомы пассажирам.
Те, трюмные, завалились спать в жарких, душных кабинах, «промежуточные» распаковывали свои чемоданы, устраивались. «Первоклассники» знакомились со своими владениями и любовались морем.
Озеров отправился навестить Шмелева. Это было, конечно, предлогом — не терпелось осмотреть «Атлантиду». Он уже знал, что весь корабль — это первый класс, и, имея разрешения проникать туда, решил сразу же им воспользоваться.
Поднявшись в быстроходном лифте на верхнюю палубу, Озеров прошел по широкому, устланному мягкими коврами коридору и постучал в каюту № 12. Здесь помещался Шмелев. Рядом в каюте № 14 жил Левер. Тринадцатой каюты в первом классе не было. Не было их ни во втором, ни в третьем. В четвертом и пятом были. Действительно! Каких еще неприятностей от жизни могли ждать пассажиры этих классов?..
Озеров, не скрывая любопытства, осматривал каюту, трогал кнопки, поворачивал ручки, заглянул в ванную. Наконец, все осмотрев и перещупав, молодой журналист заскучал. Шмелев уловил это.
— Ну что, пошли на воздух? Посмотрим, что там.
Они долго гуляли по верхней палубе, осмотрели специальный городок для собак, бассейны, возле которых уже появились первые купальщики. Из иллюминаторов церкви слышалась латинская скороговорка — там шла служба. Заглянули в кинотеатр, в бар, в кафе,
На палубе они встретили Холмера. Он стоял у перил и курил.
— Ну как, господа, устроились?—спросил он.— Я за прогресс, но все же никакой самолет не даст вам того, что вы имеете на этой посудине. И отдохнуть можно как следует и поработать.
— Что правда, то правда, Холмер. Так вот, не хотите ли поработать? Или вы предпочитаете отдохнуть?
— Нет, отчего ж.— Холмер бросил за борт окурок и повернулся к Шмелеву.— Я собственно и сам хотел вам это предложить. Пойдемте-ка еще раз посмотрим наши материалы об этом австралийском архантропе. Да его, пожалуй, архантропом не назовешь, староват для них. Как вообще его называть?
— Ну, если вы помните,— сказал Шмелев,— то они пишут, чтоб мы сами назвали его. «Нет сомнения, что высокоавторитетные члены научной группы сами сумеют подобрать наиболее подходящее определение нашей невероятной находке...» или что-то в этом роде.
— Да, припоминаю. Вот это и надо сделать, найти ему имя.
— Юра,— повернулся Шмелев к Озерову,— не в службу, а в дружбу, пригласи ко мне в каюту Левера и Маккензи.
— Минутку,— остановил его Холмер,— мне бы хотелось,— он пожевал губами,— сначала посмотреть все это дело с вами. Маккензи все же не является официальным членом группы, а Левер,— Холмер усмехнулся,— Левер, по-моему, сейчас не в рабочем настроении.
— Ну что ж, давайте посмотрим вдвоем,— согласился Шмелев,— но, само собой разумеется, мы сегодня же поделимся нашими соображениями с коллегами.