Атлантида. Часть 2: Радуга
Шрифт:
Я решила отправиться к пещере, откуда он выбежал, и узнать, что там произошло.
Когда я вошла внутрь, я увидела крошечную девочку. Она сидела возле трупа матери, из шеи которой торчал нож.
– А ну-ка иди сюда!
Я подхватила рыдающего от ужаса ребенка на руки, чтобы он не вздумал смотреть на труп.
– Где твой отец?... Ты знаешь, где живут твои родственники?...
Девочка молчала, ее всю трясло. Говорить осмысленно она была не в состоянии, лишь повторяла, "Мама! Мама!".
Я вынесла ее из пещеры и постучалась в ближайшую дверь. Наверняка соседи смогут приютить бедняжку, пока все не выяснится.
Мне открыла женщина лет сорока, она выглядела совершенно измученной.
– Что такое?
– спросила она.
– Я слышала крики.
– К ним забрался вор и...
– подумав, я решила не напоминать девочке о случившемся своими словами.
– Вы не могли бы забрать ребенка к себе, пока не отыщутся ее родные? Ей нельзя там находиться.
– Конечно, проходите!
Она открыла дверь, пропуская меня внутрь.
– Я расстелю ей кровать, а ты положи ее туда. Семга часто у меня ночует, когда мать на работе задерживается... у меня от сына комната осталась.
Я прошла через темную прихожую и зашла в комнату, где женщина зажгла грибной светильник.
– Вот, сюда!
Она сняла покрывала с лежанки, и я положила туда девочку.
– Посидишь с ней, пока я сделаю успокаивающий отвар?
– Посижу.
Женщина ушла, оставив меня одну с ребенком. Бедная девочка смотрела вокруг глазами, совершенно бешеными от ужаса.
– Где мама?
– спросила она, глядя на меня так, словно от моего ответа зависела ее жизнь.
– Она умерла.
– Нет!...
– Да.
Семга залилась слезами, а потом начала кричать, словно умалишенная. Она попыталась вылезти из кровати и убежать домой, но я удержала ее и прижала к себе.
– Тише, - я гладила ее волосы, прижимая к своему плечу.
– Тише, не кричи... тише... все пройдет, слышишь?... все пройдет!...
Я вспомнила, что творилось со мной, когда погибли мои родители. Они умерли у меня на глазах, на арене, когда у каждого за спиной было по два поражения. Они вонзили друг в друга копья: слишком любили друг друга, чтобы жить поодиночке. Меня они, видимо, любили меньше, потому что не подумали о том, каково мне, пятнадцатилетней, будет смотреть на них.
Вне себя от боли и ярости, я бросилась на судью, хотела свернуть шею ему, а потом все стражникам, которые следили за поединком и не остановили это. Меня поймали еще до того, как я добралась до судьи, и посадили в клетку, где держали несколько дней. Сколько клятв я тогда дала! Обещала себе когда-нибудь перебить столько стражников, чтобы их трупами можно было заполнить мусорную яму арены!... Что ж, и где сейчас все эти клятвы?
Все проходит.
– Все проходит, - шепнула я девочке, чувствуя, что она слишком ослабела и больше не сопротивляется. Я уложила ее обратно в кровать и укрыла одеялом.
Когда женщина пришла со своим отваром, Семга уже спала.
– Думаю, тебе это тоже не помешает, - она протянула мне чашку.
Я поднялась с лежанки и приняла напиток. Не то чтобы его свойства могли подействовать на меня, но в горле было слишком сухо после всего.
Я осмотрела комнату, в которой находилась.
Первое, что привлекло мое внимание, был огромный письменный стол. Сколько на нем было листов и свитков!
– Ваш сын ученый?
– спросила я тихо. Столько бумаги я не видела даже в кабинете командующей.
– Он был поэтом, - ответила женщина, улыбаясь странной улыбкой, грустной, но в то же время гордой.
– Он обожал писать, пока его не забрали на Огузок из-за какой-то дурацкой песни.
Внутри меня зародилось нехорошее предчувствие. Чтобы немедленно покончить с ним, я подошла к столу и взяла первый попавшийся лист. Пробежав глазами какой-то нелепый стишок про потоп, я остановила взгляд на подписи.
Я медленно опустила лист на место, а чашку поставила на стол, чтобы не расплескать все на бумаги.
– Я знала вашего сына на Огузке, - прошептала я, чувствуя, что готова сойти с ума.
– Что!?...
– изумленно прошептала женщина. Ее лицо исказилось, чашка выпала из ее рук.
Я отвела ее на кухню и усадила напротив себя.
– Если хотите, я все вам расскажу, - сказала я.
– Если нет, то я уйду, и вы сможете дальше думать, что захотите.
– Расскажи мне все!...
– попросила она едва слышно. Ее душили слезы.
Вспоминая рассказы Дельфина, я пересказала ей все, что знала, до самой последней мелочи. Слова давались мне с трудом, я запиналась и временами думала, что просто не смогу говорить дальше. Но я заставляла себя продолжать: эта женщина имела право знать, каким невероятным упрямцем был ее сын! Она имела право гордиться им, а не тем жалким поэтишкой, которого она помнила.
За все время женщина ни разу не перебила меня, не задала ни одного вопроса. Она слушала молча и внимательно, а когда я закончила, вдруг улыбнулась.
– Все это время я чувствовала, что он жив, - едва слышно произнесла она.
– Я боялась надеяться, называла себя дурой... но я оказалась права. Мой мальчик все-таки выжил!
Я покачала головой, слезы застилали мне глаза.
– Он погиб во время землетрясения.
– Я бы знала, если бы он погиб!
– решительно возразила женщина.
– Он жив, я чувствую это!
Я закрыла лицо руками и выдохнула, пытаясь успокоиться. Разумеется, для нее он жив! И всегда будет где-то там, под небом, которого она никогда не видела...
– Ты можешь считать, что я глупая старуха, но я говорю правду, - снова сказала она.
– Можешь поверить мне, а можешь дальше думать, что захочешь! Только вот, что я скажу: раз у тебя хватило сил и мужества попасть сюда ради него, то хватит и на то, чтобы выбраться отсюда, найти его и быть рядом с ним! Как мать, я не могу желать для него более верной спутницы, чем ты.