Атлантида

Воронин Дмитрий

Уже сам вид дороги — широкой, плотно утоптанной, с глубокими колеями от тележных колес — навел Шеккиха на догадку о том, что вскорости предстанет его взору. И деревня не обманула его ожиданий. Она оказалась в точности такой, как Шекких себе и представлял. Небольшая, но опрятная и никак уж не голодная. Здесь даже колья в ограде выглядели сытыми. Маленькая приграничная деревушка из тех, кого война обошла стороной. Шеккиху и раньше доводилось видеть подобные деревни — и всегда возле самой границы. Если село оказалось на пути захватчиков — оно обречено. Однако если такая деревенька притулилась в стороне от главного удара, ничего непоправимого с ней не сделается. Да кому она нужна, мелочь

придорожная, чтобы ради нее с пути сворачивать! Кто станет тратить на нее время и силы, когда впереди поджидают баснословные сокровища беззащитных в своей беспечности городов? Городов, задыхающихся от своего неимоверного богатства, словно боров от лишнего жира… да пес с ней совсем, с этой жалкой деревушкой! Может, определят в ней кого на постой, а может, и того не случится. Совсем рядом — рукой подать — война перекатывается с брюха на спину и обратно… а местным жителям и горя мало. Торговлишка, конечно, плоховато идет, потому как дороги перекрыты… ну ничего, дайте только срок, и маленькая тихая деревушка не сплошает. Наверняка местные умельцы мастерят что-нибудь из старых, довоенных еще запасов в ожидании ярмарки. И если в этом захолустье найдется хоть один сапожник…

— Эй, парень, — окликнул Шекких конопатого мальчишку, пасущего на лужке возле дороги задиристых гусей, — не подскажешь, как мне сапожника отыскать?

Мальчишка ткнул своим длинным прутом куда-то перед собой.

— Вот по этой улице четвертый дом будет, — сообщил он. — У него еще башмак деревянный над крыльцом приспособлен.

Для форсу, не иначе: и без вывески в селе всякий знает, где живет сапожник, а где колесник. Или сапожник приезжий, из городских — и дом обустроил по прежнему своему обыкновению? Над этим стоит подумать, прежде чем заводить разговор. Мелкая вроде деталь, а тоже может оказаться небесполезной.

— Благодарствую, — рассеянно ответил Шекких и направился к дому сапожника, прикидывая, как завести беседу и что предложить в промен на сапоги.

Однако все соображения вылетели у Шеккиха разом из головы, едва только он увидел, чем занимается сапожник.

Сапожник пытался выжать небольшую делянку перед домом. Судя по каплям пота, усеявшим его голую спину, занимался он этим уже давно. Неизвестный Шеккиху злак отличался высокими и завидно крепкими стеблями — но умелыми руками да хорошим серпом такую делянку в два счета выжать можно. Так то — хорошим серпом… Шекких глаза от изумления выпучил. Такого дикого зрелища он даже и вообразить не мог. Серп был изъеден ржавчиной почти до дыр и зазубрен самым невероятным и прихотливым образом. Он не срезал, а с усилием рвал крепкие стебли, то и дело застревая в них намертво. Сапожник остервенелым рывком высвобождал застрявший серп и снова опускал его в гущу упрямых колосьев. С тем же успехом он мог жать их собственной ладонью.

— Послушай, — вырвалось невольно у Шеккиха, — это не серп, и это не жатва.

Сапожник натужно разогнулся.

— А ты кто таков будешь, умник? — со злостью сказал он.

— Я с заставы, — неопределенно ответил Шекких. — Новенький…

— А-а, — проворчал сапожник таким тоном, что у любого бездельного зеваки мигом отбил бы охоту глазеть и потешаться. — Ну так и иди себе на свою заставу.

Шекких не двинулся с места.

— Ступай, говорю, с миром, — почти выкрикнул сапожник. — Нашел, понимаешь, забаву… Ступай прочь! Не видишь — делом человек занят!

— Да от такого дела, хозяин, недолго и ноги протянуть, — Шекких толкнул калитку и вошел. — Как это вас так угораздило?

Он шагнул навстречу сапожнику и улыбнулся. Больше всего на свете сапожнику хотелось бы сейчас поднять свой ржавый иззубренный серп и обрушить его на эту улыбку… хотелось бы —

не будь эта улыбка такой сочувственной и понимающей, лишенной малейшей тени насмешки.

— Обыкновенно как, — буркнул сапожник, отводя взгляд от незваного гостя. — В первые же дни войны всех кузнецов и шорников — на нужды армии. А как мы обойдемся, никому и дела нет.

Неправ оказался Шекких в своих предположениях — война все же затронула деревню.

— Шорничать я сам помаленьку выучился, — не без гордости сообщил сапожник. — Ремесло хоть и не ближнее, но и не самое дальнее. А вот по кузнечной части… — он сокрушенно вздохнул и развел руками, зацепившись злополучным серпом о штанину. Почему-то именно эта незадача и переполнила окончательно чашу его терпения. Сапожник беззвучно выругался одними губами, размахнулся и отшвырнул серп, не глядя. Шекких изловил серп за рукоять, внимательно оглядел его и тихо, безнадежно присвистнул.

— Хоть бы ярмарку поскорей объявили, — помолчав, горестно произнес сапожник. — У меня из старых запасов целая кладовая сапог да башмаков нашита. Авось бы хватило… что там серп — ты еще не видел, чем по нынешним временам косить приходится! А как по весне пахать будем, если ярмарку не. откроют, я и вовсе ума не приложу.

Целая кладовая, доверху забитая сапогами… у Шеккиха пересохли губы от неожиданности.

— Неужто от прежнего кузнеца ничего не осталось? — хрипло спросил он.

— Осталось, — уныло протянул сапожник. — И кузня осталась, и инструмент кой-какой… да что толку?

— А то, — ответил Шекких, вновь улыбнувшись широко и беспечно, — что в цене мы, если не ошибаюсь, сойдемся. Никто в накладе не останется.

ЛЕЙТЕНАНТ ЛАЗЕРЕТНОЙ ЗАСТАВЫ

Стрела третья

Когда Шекких почти затемно объявился на заставе с парою новых сапог в руках, Лейр не знал, что и подумать. Не о сапогах, конечно, — о самом Шеккихе. Интенданту бы радоваться впору, смекалкой своей похваляться, а он только отвечает на все расспросы вялым «да» и «нет». И собой хорош, как позавчерашний покойник: лицо землисто бледное, веки набрякшие и глаза без блеска. Сумерки там или не сумерки, а сразу видать, что худо человеку. Лейр так и подмывало узнать, откуда сапоги взялись — в конце концов, он здесь командир, и знать ему обо всем полагается — но сначала следовало поговорить о другом.

— Ты скверно выглядишь, — без обиняков начал Лейр.

— Устал я, — бесцветным голосом ответил Шекких, избегая смотреть лейтенанту в глаза.

Экую новость сообщил! Оно и так видно, что устал. Ты хоть как рожу в сторону вороти, а все равно видно.

— Это не последние, — Шекких сунул сапоги Лейру прямо в руки и тут же тяжело повалился на постель. — Завтра еще будут. А эту пару отдай Динену, сделай милость. Не то он мне еще ночью приснится, так я же заору на всю заставу.

Шутка прозвучала невесело. Нет, Лейр никак не мог смолчать. Он было и рот открыл, но его опередили.

— Где ты шлялся? — встрял Айхнел.

— Нишкни, — отрезал Шекких и натянул одеяло на голову. Лейр шагнул к постели, и Шекких высунулся из-под одеяла.

— Извини, командир, — вымолвил он так тихо, что Лейру поневоле пришлось нагнуться, чтобы расслышать его. — Устал я.

— Ладно, — отрывисто произнес Лейр. — Спи.

Последнее дело — приставать с расспросами, когда у человека от усталости язык во рту не ворочается. Разговор можно и на завтра отложить. Все с утра пораньше разузнать, а заодно и попенять новому интенданту за вчерашнее. Сапоги, конечно, дело хорошее, но и доводить себя до такого изнеможения тоже не следует, особенно после контузии… нет, никак у Лейра из ума не шло выцветшее лицо Шеккиха.