Атланты. Книга вторая
Шрифт:
– Отныне пьём только воду,- подхватил я.
– По кувшину в день,- добавил Вирд.
Сотник Тан положил пергамент на стол, припечатал его сверху тяжёлой ручищей и заговорил:
– Вот что, орлы. Старик озабочен нашим неудачным выступлением в Европе.
– Документ от него ?- спросил Герт.
Сотник Тан кивнул и продолжал:
– А посему Старик, как главнокомандующий всеми войсками нашего гарнизона, предлагает...
– Предлагает ?- встрепенулся Вирд.
– Пока что да,- подтвердил Тан.- Так вот, он предлагает нам
– Ну, мне-то оно ни к чему,- отозвался Герт.- Мы, лучники, в рукопашный бой вступаем крайне редко.
– Точно,- согласился сотник Тан.- Верно говоришь.
Затем он схватил пергамент, с озабоченным видом перечитал его и сказал:
– Во всём-то ты прав, да вот в приказе почему-то не написано, что всем надо налегать на рукопашный бой, а подсотнику Герту необязательно. Прямо не знаю, что и делать.
– Ратибор ведь говорил,- вмешался Вирд.- Сброситься и послать кого-то за пивом.
– А тебя, Герт, я лично буду колошматить каждый день,- пообещал Тан.- Пока не будешь драться, как Ратибор или хотя бы твой старшина Берг. Давайте деньги.
С нашим командиром на службу приходил раб - как раз для таких вот дел. Мы полезли за кошельками, собрали необходимую сумму, а сотник отправил гонца в кабак.
Попив пива, мы немного ожили, после чего Тан умчался домой, а я отправился к себе. Расположена наша сотня была у городской стены и представляла собой утоптанный плац, вокруг которого стояли три казармы, к одной из которых прилепили помещеньице для командира, старшины сотни и хранения документации. Всё это отделялось от улицы низкой глиняной стеной с воротами. В городе стояло ещё две наших сотни, а главный штаб размещался в правительственном здании, но я бывал там крайне редко.
Ещё у нас имелись военные моряки, и войска охраны правопорядка, которые почему-то страшно обижались, когда их называли комендатурой (поэтому мы их только так и величали). Командовал всем этим сбродом Старик - тысячник Ферро, главным достоинством которого являлась привычка сидеть у себя в кабинете и не мотаться по расположениям сотен. Правда, он страшно любил посылать письменные распоряжения, на которые непременно нужно было давать письменные же ответы, а копии сохранять; а посему пергаментов у Тана в канцелярии было завались.
Я стоял на плацу и размышлял, не затеять ли вечером драку. Жаль, не спросил того подсотника из комендатуры, как его имя и где мы можем встретиться.
И тут с улицы показались четыре раба с роскошными крытыми носилками. Наша стена вокруг расположения не мешала разглядывать плац с улицы. Рабы остановились. От окошка носилок отлетела шторка, и я увидел человека, который когда-то был моим лучшим другом.
Добрыня подошёл незаметно и тронул меня сзади за локоть. Я чуть не подскочил от неожиданности.
– Опять этот ?- спросил Добрыня.- Всё показывает, как ему вольготно живётся ? Слушай, командир, давай выгоним пару десятков солдат и намнём ему бока ?
– Нет, Добрыня, это совершенно ни к чему,- ответил я, и, не пожелав слушать сердитое ворчание старшины, повернулся и пошёл в казарму. Шторка задвинулась; рабы понесли носилки прочь.
– Давай, давай !- крикнул Добрыня.- Вот только появись здесь, когда не будет командира, тогда и узнаешь !
ГЛАВА 3
***
Мою жизнь разделило пополам восстание рабов. Оно было буйным и жестоким. Мне и Красимиру повезло в том, что жили мы на окраине города; восставшие, ворвавшись на нашу улицу, уже несколько утолили свою жажду крови атлантов, да и устали: убить столько народу - не шутка. В этой резне погибли наши родители, а нас с Красимиром поставили перед вожаком и спросили:
– Со щенками что делать ?
Предводитель восставших - высоченный, с чёрной бородищей и дикими глазами - рассердился:
– А вы сами не знаете ?! Щенки уже взрослые ! Что из них вырастет ?! Такая же сволочь, как и все остальные атланты ! На колы их !
Я был потерян, раздавлен и мало что понимал. Только что на моих глазах погибли родители. На колы ? Мне было всё равно.
Нас с Красимиром повели к городским воротам и швырнули на землю. Побоище продолжалось. С улиц тянуло дымом.
Рабы принесли два кола. Один принялись вдавливать в землю остриём вверх, второй пока что бросили. Красимир бился и плакал, а я молчал, тупо глядя в точку перед собой.
– Не хочет кол в землю лезть,- послышался голос.- Давайте их так порешим.
– Вожак сказал - на кол,- возразили ему.- Пусть эти выродки знают. Да благородный атлант ?
И меня ударили в ухо.
В глазах вспыхнули искры. Я обнаружил, что лежу на земле около Красимира, а рабы, стоя вокруг нас, помирают со смеху.
Я медленно поднялся. Во мне не было никаких мыслей и эмоций. Я совершенно не думал о предстоящей мне мучительной смерти или там мести за гибель родных, а просто поднял с земли тяжёлый кол и треснул ним ближайшего ко мне раба по башке. А потом и второго.
В чувство меня привёл истошный крик Красимира:
– Бежим, Ратиборка !
И мы бежали. Хорошо, что городские ворота были распахнуты настежь. Мы выскочили в поле и неслись, пока хватило сил. Сначала за нами гнались, потом перестали.
Мы упали в канаву у окраины древнего леса и дали друг другу клятву, что теперь будем вместе навсегда. Как братья.
Уходя, восставшие рабы подожгли город. Они пробились к морю и попытались уплыть в Европу, но сделать это им не удалось. Восстание жестоко подавили, и мы с Красимиром ходили смотреть казни. Мой побратим орал оскорбления и кидался в смертников камнями, пока я не остановил его.
– Ты что, Ратибор ? Они же уничтожили наши семьи !
– Оставь их.
Красимир пожал плечами и камни кидать перестал, но в толпе, в которую мы затесались, таких метателей хватало и без него.