Атолл «Морская звезда»
Шрифт:
Это Станислав Мисун. Он в холщовой робе, давно не брит. Худой, с глубоко запавшими глазами на костистом лице, похож на умалишенного.
Брызгалова глядит на незнакомца с опаской, вслушивается в каждое его слово: не очередной ли противник, прикидывающийся другом? Уж сколько раз бывало такое! Впрочем, ничто теперь не имеет значения. Путь домой отрезан. Все, что ей остается, — это тянуть лямку, работать, пока работается… Конечно, она не сделает ничего, что могло бы повредить Родине. В конце концов, документы составляют и подписывают люди. Она же служит не им лично — стране, народу.
А визитер продолжает говорить. О каких газетах шла речь?
Она показывает экземпляр “Известий” с хроникой.
Мисун читает заметку, придирчиво рассматривает газету — подносит ее к свету, сравнивает с другими номерами, даже ощупывает и нюхает бумагу. Брызгалова следит за каждым его движением. У нее надежда в глазах.
Моряк закончил осмотр.
— Увы, настоящая, — говорит он со вздохом. — Бумага, шрифты, заголовки, даже запах краски одинаковые во всех экземплярах. Короче, газета с хроникой, где речь идет о вас, ничем не отличается от других номеров.
Брызгалова не отвечает. Вернулись сомнения относительно личности стоящего перед ней человека. Конечно, визит этот подстроен. Причем сделано примитивно: не успели уйти главные противники, как тут же появляется “советский моряк”…
Теперь она глядит на Мисуна с презрением. Вот ведь как усердствует фашистский холуй! На память приходит изречение восточного мудреца: “Ты сказал, и я поверил. Ты повторил, и я усомнился. Ты сказал в третий раз, и я понял, что это ложь”. Точь-в-точь как сейчас! Противники перестарались в своих усилиях. Почему же они столь настойчивы? Не потому ли, что “хроника” сфабрикована?
Мысль эта — как вспышка света.
Неожиданно для самой себя она улыбается: смотрит на собеседника и в улыбке раздвигает губы. Он все заметил, озадаченно морщит лоб. “Что такое?” — говорит его взгляд.
Брызгалова отвечает на эту безмолвную реплику:
— Вы прервали рассказ о последнем рейсе своего судна. Поведайте же о том, что было дальше. Все очень любопытно. Значит, в океане был выловлен утонувший. Что произошло в дальнейшем? Говорите же, я люблю рассказы об утопленниках.
— Сказать по чести, продолжать не хочется.
— Почему же?
— Ваш тон… Эта убийственная ирония… Вы не верите ни единому моему слову. Но я не в претензии. Ведь вы окружены врагами.
— Продолжайте рассказ, уважаемый господин советский моряк!
— Знаете ли вы, как метили людей в лагере Освенцим?
— Вы были в Освенциме?
— Я — нет.
— О чем же тогда речь?
— Метка Освенцима была на другом человеке. Вот здесь, — Мисун показал на сгиб своего левого локтя.
— На руке утонувшего? Как он выглядел?
— Высокий худой старик с густыми волосами, совсем белыми.
— А цифры? — Брызгалова вдруг встала с кровати, шагнула к моряку. — Какие были цифры? Запомнили их?
— Две двойки и две семерки… Осторожно!
Мисун подхватил женщину, едва удержавшуюся на ногах.
— Я так и подумал, что вы могли знать старика, — сказал он, усаживая Брызгалову на табурет. — Судя по всему, покойный был с этого острова.
И он рассказывает о дальнейших событиях. Закончив, просит разрешения закурить. Взял сигарету из пачки, оставленной Хуго Ловетти, сделал несколько глубоких затяжек.
— Те двое называли вас доктором. Вы ученая?
Она кивнула.
— Выловленный нами старик тоже был ученый?
— Большой ученый. — Брызгалова помедлила. — И совсем еще не старик.
Мисун быстро посмотрел на собеседницу. Она тоже взяла сигарету. Моряк подал огня. Пододвинул к себе газету с хроникой, ткнул в нее пальцем:
— В чем тут дело? Вы действительно виноваты?
— Не знаю…
— Это не ответ.
— Я действительно не знаю, в чем моя вина. И есть ли она вообще.
— Такие сообщения без достаточных оснований не печатают. — Мисун вновь стал просматривать хронику. Не обнаружив ничего нового, хотел было отодвинуть газету, но задержал взгляд на нижней части листа. И насторожился. — Очень любопытно… Как я помню, человек, принесший эти газеты, утверждал: прилетел в Москву, пожил там — и сразу назад. В других наших городах не был.
— Только в Москве, — подтвердила Брызгалова.
— В таком случае он бессовестный лжец.
— Какая разница, где он был и где не был? — женщина вяло пожала плечами. — Может ли это иметь хоть какое-то значение?
— Может, и очень большое… Взгляните сюда, в конец страницы.
— Но там только номера телефонов редакции.
— Еще ниже… Нашли? Тогда читайте. Стойте, я сам. Итак, сказано: “Газета передана в Баку по фототелеграфу. Отпечатана типографией “Коммунист” ЦК КП Азербайджана”.
— Не понимаю, чего вы разволновались. У нас каждый школьник знает: центральные газеты печатаются не только в Москве, но и в столицах союзных республик и некоторых других крупных городах страны. Что вас поразило?
— То, что экземпляры “Известий”, отпечатанные в Баку, продавались в киоске московского “Националя”. Смотрите, что получается: в Москве делают и набирают газету, телеграфом передают матрицы в Баку, там печатают тираж и отправляют его для продажи назад в Москву. Полагаете, это возможно?
Брызгалова не ответила. Взяв газету, снова принялась рассматривать хроникальное сообщение.
— Я вот о чем думаю, — рассеянно продолжал Мисун. — Давайте рассуждать. Итак, в лапы здешних господ попала некая нужная им особа. Не идет на компромиссы, демонстрирует верность своим идеалам, рвется на Родину. Как тут быть ее противникам? Рождается план, цель которого привести данную особу в покорность. Главное в этом плане — подлог. Фабрикуется сообщение, что женщину лишили советского гражданства…