Атомные уходят по тревоге
Шрифт:
Вроде бы это вчера записывал Седов в дневнике о Ледовитом океане:
«Многие путешественники плавали сюда для отыскания свободного морского пути на восток, многие — для открытия Северного полюса, чтобы разъяснить мировую загадку как со стороны научных полезнейших наблюдений, так и со стороны открытий. Человеческий ум до того был поглощен этой нелегкой задачей, что разрешение ее, несмотря на суровую могилу, которую путешественники по большей части там находили, сделалось сплошным национальным состязанием. Здесь, помимо человеческого любопытства, главным руководящим стимулом являлись народная гордость и честь страны…
Горячие порывы у русских людей к открытию Северного полюса проявились еще во времена Ломоносова и не угасли до сих пор… Мы пойдем в этом году и покажем всему миру, что и русские способны на этот подвиг».
Великий Северный!..
Я знаю — мог бы сказать здесь автор, — не только для меня — для тысяч и тысяч месяцы, годы, часы и дни, проведенные на твоих берегах и островах,
Я видел там настоящих людей, по своему большому счету имеющих право называться гордым именем Человека.
Как никакие другие края, сам воздух Арктики противопоказан эгоизму и мелочности. Он — для широкой души и верного товарищества, для самоотречения ради идущих рядом. Тогда и ты дойдешь, твердость и мужество других станут твоими.
Не только для меня — для тысяч и тысяч, сколько бы ни прошло лет, где бы ты ни был, будут приходить по ночам видения срезанных пиков Северной Земли, зеленоватое волшебство ледников Шпицбергена, белая сказка пронизанного солнцем тумана над припаем Таймыра…
Торпедист Володя Скрягин, сдав вахту и перекусив, разбирал тетради своего дневника. Этот блокнот — о прошлом походе.
«14 сентября. Идем Карским морем.
15 сентября. Ребята поручили сделать доклад о тех местах, где мы служим. В принципе это правильно. Стыдно плавать морями, историю которых знаешь только понаслышке или из школьного учебника.
После вахты «погружаюсь» в книги — благо в корабельной библиотеке эта литература представлена довольно богато. Делаю выписки.
Раньше история представлялась мне чем-то довольно абстрактным. Списком имен и дат из школьного учебника. А недавно, когда мы стояли в базе, приехал представитель Центрального Военно-Морского музея. Попросил реликвии с лодки, фотографии людей. Выходит, мы тоже причастны к истории.
Да и прошлое сейчас воспринимается иначе. Особенно здесь, на Севере. Одно дело прочитать в книге о подвиге Прончищевых. Другое — вот так, тихо постоять у их могилы, когда поземка наметает сугробы у низенькой ограды и крест черным силуэтом на огненно-кровавом закате, перечеркнутом белыми струями косого снега.
Куда ни посмотришь на карту Арктики или Антарктики, всюду русские имена.
К югу от Фольклендских островов — острова Анненкова, Лескова, Завадовского. Остров Анненкова назван в честь второго лейтенанта шлюпа «Мирный» экспедиции Беллинсгаузена 1819 года. Один из островов группы Де-Траверсе — остров Лескова — в честь третьего лейтенанта шлюпа «Восток». Остров Завадовского — по имени первого лейтенанта шлюпа «Восток». Архипелаг Паулюту. Новое открытие, и Беллинсгаузен называет острова именами героев Отечественной войны 1812 года. Группа Маничики — небольшой лесистый островок, названный в честь шлюпа «Восток». Мель Берегись, острова Шишкова, Михайлова, Мордвинова, Ватерлоо, Лейпциг, Полоцк, Смоленск, Бородино, Петра I, Земля Александра, мыс Демидова…
В конце концов наш опыт сложился из их опыта, опыта наших предшественников. Сколько выпало на их долю!
Даже Кук, храбрейший из храбрых Кук, записал в своем дневнике: «Опасности так велики, что я осмеливаюсь сказать, что никто не рискнет зайти дальше меня».
Наверное, и дневники наших современников покажутся через 50—100 лет наивными. Но смешными они никогда не будут.
Зимою 1892 года, возвращаясь домой после заседания в Географическом обществе, адмирал Макаров доверительно сказал своему спутнику Ф. Ф. Врангелю: «Я знаю, как можно достигнуть Северного полюса, но прошу вас об этом пока никому не говорить: надо построить ледокол такой силы, чтобы он мог ломать полярные льды. В восточной части Ледовитого океана нет льдов ледникового происхождения, а, следовательно, ломать такой лед можно, нужно только построить ледокол достаточной силы. Это потребует миллионов, но это выполнимо».
Однако это сделалось возможным спустя много лет: в Советской России построили атомоход «Ленин». Создали «Ленинский комсомол». Да разве их одних! А слова Макарова волнуют сегодня так, словно они написаны вчера».
Володе вспомнился музей Арктики и Антарктики на улице Марата в Ленинграде.
Под стеклом витрин лежат там предметы погибшей экспедиции Толля, найденные на острове Бенетта в 1937 году, часть снаряжения отряда Прончищева, штурвал с «Таймыра», бывший на нем во время экспедиции 1910—1915 гг., столб экспедиции Русанова на «Геркулесе», найденный в 1934 году гидрографической экспедицией на одном из островков в шхерах Минина. Тогда и назвали остров, где нашли столб, островом Геркулеса. Рядом — часть предметов погибшей экспедиции Русанова 1912—1913 годов. Найдены в 1934 году гидрографами на острове Безымянном, приютившемся в восточной части шхер Минина.
Идешь дальше — обрывки веревки и меховой одежды, найденные на мысе Борок Земли Франца-Иосифа, на месте предполагаемого захоронения Седова, скончавшегося 5 марта 1914 года на пути к полюсу на 82°5' северной широты. Здесь же древко флага, который Седов предполагал водрузить на полюсе, обнаруженное на далеком северном мысе в 1938 году сотрудниками полярной станции острова Рудольфа.
Часть доски с надписью — от креста, стоявшего на могиле Тессема, участника экспедиции Амундсена на «Мод». Тессем
Володя снова вернулся к тетрадям. Любопытная это штука — дневник. Пишешь сам, а читаешь — словно с другим человеком знакомишься.
«20 сентября. Готовлюсь к сообщению. Интересно, как бы повели себя мы, окажись в положении Седова. Повернули обратно бы? Вряд ли. Когда шли к полюсу, трусости у ребят я не замечал. Наоборот, подъем был на лодке необычайный. Каждый вкладывал в дело душу.
Настоящие полярники не отступают. На мысе Колумбия — памятник профессору Марвину, спутнику Пири. Роберт Пири четыре года подряд пытался пробиться к полюсу. Отчаявшись в своих попытках, он писал: «Игра кончена, приходит к концу моя шестнадцатилетняя мечта. Я боролся изо всех сил. Думаю, что все, мною сделанное, сделано хорошо. Но я не могу совершить невозможного».
А потом при 50-градусном морозе 6 апреля 1909 года водрузил на полюсе свой флаг.
Почему он не сдался?
«Велика и необычна притягательная сила Севера, — говорил Роберт Пири. — Не раз я возвращался из великой замерзшей пустыни побежденный, измученный и обессиленный, иногда изувеченный, убежденный, что это моя последняя попытка. Я жаждал людского общества, комфорта, цивилизации и покоя домашнего очага. Но не проходило года, как меня снова обуревало хорошо знакомое мне ощущение беспокойства. Цивилизованный мир терял всю свою прелесть. Меня невыразимо тянуло туда, к безграничным ледяным просторам; я жаждал борьбы с застывшей стихией; меня привлекали долгая полярная ночь и нескончаемый полярный день… меня манили молчание и необъятность великого, белоснежного, одинокого Севера. И опять я устремлял туда свои шаги, все снова и снова, пока наконец мечта моей жизни не претворилась в действительность».
Можно понять Пири. Ребята, прослужившие долго на Севере, с болью покидают его, не хотят менять Арктику на самые заманчивые города и веси.
Удивительно и другое свойство человеческого сердца у людей Арктики: то, что принято называть полярным товариществом.
Вспоминается крест на Американской горе в дельте Лены: «Памяти 72 офицеров и матросов с американского полярного парового судна «Жанетта», умерших от голода в дельте Лены в октябре 1881 года». Здесь поисковая партия нашла труп Де Лонга, мечтавшего о полюсе. А через три года эскимосы с Южной Гренландии нашли на льдине часть записок и имущество экспедиции.
Позднее стали известны слова Лонга: «О зимовке в полярном паке хорошо читать у камина в уютном доме, но перенести такую зимовку этого достаточно, чтобы преждевременно состариться».
Но люди не отказывались от задуманного. Снова и снова бросали-вызов льдам.
Мы бегло пробегаем хронику газет, не задумываясь, что многие из этих сообщений будут когда-то вырезаны и помещены под музейное стекло.
Написал домой. Эх, позавидуют мне ребята! Жаль, что о многом нельзя рассказывать. А все-таки это здорово — ленинградский токарь, молодой парень, решительно ничем не примечательный, ходит к полюсу, забирается в такие широты, о которых мальчишками мы только мечтали, читая Жюля Верна и Нансена».
Володя со вздохом отложил тетрадь. Жалко, что дневник ведется время от времени. Сейчас все кажется обычным. А пройдут годы, каждая минута прожитой сейчас жизни будет вспоминаться… И захочется хотя бы мысленно ее повторить…
Атомоход шел в надводном положении.
Михайловский поежился и плотнее надвинул на лоб капюшон кожаной куртки. Трудно было определить, какое время года хотела показать им Арктика: впереди по курсу шли большие и малые льдины, вроде бы подмораживало, а с неба сыпал густой мокрый снег. Но, касаясь свинцовой, темной воды, он не таял. Казалось, лодка идет в ледяной каше.
Густо-темные тучи обложили весь горизонт.
— Близко Диксон, — заметил старпом. — Была бы ясная погода, его очертания проглядывались бы.
— Черта с два разглядишь в такую муть. — Командир наклонился к микрофону: — Штурман, координаты…
Старпом не слышал ответа, только увидел, как улыбка исчезла с лица командира. Оно посуровело, тени легли под глазами.
— Это как раз здесь. Включить трансляцию!..
В отсеках услышали, как неожиданно донеслись из динамиков какие-то шумы с мостика… Потом раздался голос их «шефа»:
— Товарищи подводники! Мы проходим сейчас координатами, где героически сражался и погиб в неравном бою с гитлеровским линкором наш полярный «Варяг», прославленный «Сибиряков». Почтим память героев.
Застыл у рулей глубины боцман.
Встали торпедисты в своих отсеках.
Электрики, только что перебросившиеся шуткой, молча смотрели на шкалы приборов.
Штурман пометил на карте крестиком точку, которую пересек курс корабля…
Тишина.
Только с шорохом проходит вдоль корпуса гигантской субмарины лед.
А «Сибиряков» лежал на грунте, накренившись на левый борт и зарывшись носом.
Лежал развороченный, в страшных ранах своих, затянутых песком и водорослями. А люди там, наверху, помнят о нем. Помнят, как в голодном 1921-м пробивался он через немыслимые льды из Архангельска в сибирские порты за хлебом. Как выполнил он труднейшее правительственное задание — пройти от берегов Белого моря в Тихий океан Северным морским путем за одну навигацию.
В 1932 году это считалось невозможным. Он сделал невозможное. На мостике его стоял тогда прославленный капитан Воронин.