Атомные уходят по тревоге
Шрифт:
Юность вся — в трудах и заботах. Мечтал о море, шел к нему трудно, вначале неуверенно. Но все же шел. И потому, что не все гладко получалось, наверное, и морское счастье испытал полной мерой. Тем, что легко дается, не дорожишь. И опять подумаешь: нет, не надо мне иного пути.
И так перебираешь день за днем, год за годом все-таки мы были счастливы, ребята моего поколения. Правда, досталась нам на долю война. Тяжелые четыре года, которым, казалось, не будет конца. Через страшное все мы тогда прошли. И я и в атаку ходил, и ранен был. А теперь, с сегодняшней
Николай Прокопович не предполагал, что это произойдет именно сегодня, и поэтому, сменившись с вахты и позавтракав, решил час-другой посмотреть учебники. Все равно жизнь суматошна, и свободного времени в ней не выкроишь. «Завтра» и «послезавтра» оказываются такими же занятыми, как сегодня и вчера, а институт кончать нужно, и здесь никто, кроме самого себя, не поможет.
— Грызем гранит?.. — участливо осведомился боцман. — Поспал бы немного. После такой вахты какие формулы в голову полезут!
— Грызем, брат. А куда денешься? Завтра ведь вахта легче не будет.
— Оно, конечно, так… Только тяжело это.
— Тяжело, — охотно согласился Николай, с завистью посматривая на Лешку Васильева, уже уютно посапывающего на койке. «Спит. И я бы мог спать… К черту!.. Нужно стараться об этом не думать. Иначе действительно заснешь».
Он решительно разложил конспекты, открыл блокнот, вынул авторучку. И незаметно для самого себя — задремал.
Сколько это продолжалось, он не помнил, только очнулся, когда кто-то тормошил его за плечо.
— Прокопович! Браток, проснись! Да проснись ты, окаянный!
Он увидел над собой улыбающееся лицо замполита.
— Хорош, нечего сказать. Его в партию принимать собрались. Коммунисты сидят ждут, а он, на тебе, дрыхнет! Совесть у тебя есть?
— Разве сегодня?!
— Сегодня, друже, сейчас. Завтра кое-что другое наметили. Решил сегодня бюро собрать. Двигаем.
— Я сейчас! — Он машинально быстрым движением оправил форменку, провел расческой по волосам. Сгреб тетради и сунул под одеяло…
У кают-компании замполит остановился.
— Подожди. В ином месте я сказал бы тебе: покури. Но сам знаешь, — он развел руками, — здесь курить не положено… Так что займись самосозерцанием, что ли. Сейчас тебе это полезно.
Минуты через три его вызвали.
За длинным столиком офицерской кают-компании с большими рефлекторами под потолком (в случае надобности она могла быть мгновенно превращена в операционную) сидели члены партийного бюро.
— Садись, — предложили Николаю.
— В нашу парторганизацию, — привычно начал секретарь, как будто дело происходит в обычном парткоме на берегу, а не на глубинах океана, — в нашу парторганизацию поступило заявление о приеме кандидатом в члены партии от
Какие будут мнения и вопросы?
— Расскажи биографию.
— Родился и жил на Смоленщине. В семье фронтовика.
— Земляк Гагарина, значит…
— Выходит, да…
— Не перебивай, пусть рассказывает.
— Учился в школе. Одновременно работал в колхозе. Механизатором.
— Кем?
— Приходилось и на комбайне, и на тракторе.
— Как налажена учеба в команде?
— Все учатся.
— Обеспечили ли вы безаварийное действие механизмов за весь период плавания.
— Пока никаких ЧП не было…
— Да что ты его не знаешь, что ли!
— Знаю не знаю, а он сегодня в партию вступает. Понимать надо!
— А он что, не понимает!!
— Все ясно!
— Голосуй, секретарь!
— Кто за?
Против?
Воздержался?
Единогласно!..
— Спасибо, друзья! Я этого никогда не забуду…
Заместитель командира капитан 2 ранга Усенко пожал Николаю руку:
— Поздравляю, старшина!.. А день этот на всю жизнь должен запомнить. Не каждому такое дано: на атомном корабле, на глубине, на экваторе, в кругосветном походе… Много ли ребят в Союзе могут сказать, что их вот так, как тебя здесь, приняли в партию!..
И, весело глянув на смутившегося старшину, добавил:
— А вообще правильно поступил, старшина. Это стало хорошей традицией — идти в партию в самые трудные для тебя и твоих товарищей минуты… Значит, все взвешено крепко… Так и держи!
Он не знал еще тогда, что поедет в Москву делегатом пятнадцатого Всесоюзного съезда комсомола, что увидит замечательных людей, что ему друзья поручат передать съезду боевой флаг атомохода, обошедший с ними вокруг света.
— Есть…
— Пеленг двести двадцать семь… Неизвестная атомная подводная лодка.
— Боевая тревога! Ход самый малый! Усилить наблюдение!
Напряженно застыли на своих постах подводники.
— Докладывать пеленг, рассчитать дистанцию до цели!
Минуты тянулись медленно, томительно.
— Товарищ командир, пеленг на неизвестную лодку идет на корму!
— Ну и отлично. Продолжать наблюдение в режиме ШП! Средний ход!
А на другой лодке командир ее сидел в матросском кубрике.
Говорили о походе, и вообще «за жизнь».
— Товарищ командир, вот получит, скажем, корабль звание гвардейского. А люди-то остаются те же…
— Не скажите… Помните песню? Родилась она в годы Отечественной войны: «Морская гвардия идет уверенно».
— «Любой опасности глядит она в глаза», — подхватил кто-то.
— Верно. Так вот это — не пустые слова. В среду гвардейцев попал я лет пятнадцать назад.
Назначили меня тогда командиром торпедной группы на знаменитую «С-56». Гордился я этим, а втайне побаивался: справлюсь ли. Служить на «С-56»! Почет-то какой! Десять гитлеровских кораблей потопила во время войны эта лодка!