Атомный ангел
Шрифт:
– Ваша каюта. От имени и по поручению герра Шледера желаю вам приятного отдыха. – Он поставил чемодан и удалился.
Гарри Слэн подхватил чемодан, вошел в каюту… и замер на пороге как вкопанный. Посреди комнаты лицом к нему стояла девушка – высокая, темноволосая, с прекрасной спортивной фигурой, пышущая молодостью и здоровьем. Стояла, положив руки на бедра, с улыбкой смотрела на него, и полные упругие груди ее чуть покачивались при дыхании. Из одежды на девушке были только крохотные трусики-бикини; с обеих сторон из-под них выглядывали завитки черных волос.
Гарри Слэн сглотнул и попятился.
– Ох, простите… я… я, должно
– Вы, наверное, Гарри? – спросила она с легким немецким акцентом.
– Да… я… простите…
– Добро пожаловать в вашу каюту, Гарри. Мне поручено вас принять. Позвольте, я приготовлю вам выпить и распакую чемодан. Что предпочитаете – холодное пиво или американский коктейль?
С этими словами она подошла ко входу в каюту, подхватила чемодан в одну руку, самого Слэна – в другую и ногой захлопнула дверь.
Глава 5
Хорас Уэлли, лет пятидесяти с небольшим, выглядел безнадежно скучным человеком. Ростом в пять футов семь дюймов, он носил шерстяные костюмы, унылые серо-желтые галстуки, ходил мелкими шажками и сутулился так, словно носил на плечах все проблемы мира. Волосы у него были седоватые, коротко стриженные, лицо ничем не примечательное, кончик носа грустно загибался книзу. Во всех комнатах его дома, в машине, в рабочем кабинете и даже в булавке для галстука с эмблемой «Ротари-клаб» скрывались микрофоны, о которых мистер Уэлли ничего не знал.
Сегодня, как обычно, он позавтракал отрубями и черносливом – не ведая о том, что каждое звяканье его ложки, даже каждое движение челюстей с безупречной точностью доносится до шести человек в трех автомобилях, припаркованных поблизости, на трехполосной Сербитон-авеню, так, чтобы при необходимости следовать за ним незамеченными в любом возможном направлении.
Было семнадцатое утро их бдений; как и в предыдущие шестнадцать, оперативники слышали, как Хорас Уэлли принес жене кофе в постель, пробормотал: «Пока, дорогая, увидимся», спустился вниз, взял портфель и зонтик, вышел из дома и направился в гараж. Несколько секунд спустя выхлопная труба серо-голубого «Воксхолл Кавальера» начала плеваться дымом, и машина задним ходом выехала из гаража по короткой бетонной дорожке. Всем шестерым, что следили за Хорасом Уэлли, не было нужды смотреть на часы: они и так знали, что сейчас ровно 6:15 утра.
Всего в команде было двенадцать человек; дежурили они по шестеро. Несколько дней спустя вся дюжина пришла к выводу, что следить за Хорасом Уэлли – впустую время тратить. Каждый день он проводил точно так же, как предыдущий: в 16:45 покидал рабочее место, в 7:00 возвращался туда – и о том, где находится и чем занимается в каждый момент этого промежутка, любой из дюжины мог рассказать с закрытыми глазами и заткнутыми ушами. Однако все двенадцать были профессионалами и понимали, что в этом-то и штука. Теперь, когда мы точно знаем, как Уэлли проводит дни и ночи, любое отклонение от этого расписания чрезвычайно нас заинтересует. Такого отклонения мы и ждали.
Три автомобиля, что следили за Уэлли сегодня, время от времени меняясь местами, отличались и по маркам, и по цветам от тех, что дежурили вчера вечером. Ни один автомобиль не использовался чаще раза в неделю.
В 6:20, как обычно, все три машины двинулись за Хорасом Уэлли в центр Лондона – и все слышали, как он включил Четвертый канал, прослушал окончание «Сельского часа», а потом сделал радио погромче, чтобы
Первой новостью в этот понедельник стало убийство четверых военных в Белфасте. Второй – резкое снижение прожиточного минимума. Третьей – исчезновение сэра Айзека Квойта, руководителя Британского управления по атомной энергетике. Последний раз, сообщил диктор, его видели в субботу после полудня: сэр Айзек выгуливал пойнтера в лесу Эшдаун близ своего дома в Сассексе. Пес вернулся домой один, а сэр Айзек бесследно исчез. Эту информацию диктор утренних новостей сообщил народу – по крайней мере, той части народа, что поднялась спозаранок, включила Четвертый канал и стала слушать новости, – идеально подходящим к случаю озабоченным, даже мрачным тоном. Полиция, добавил он, предполагает, что совершено преступление, и перешел к другим новостям, оставив слушателей гадать, кто стал главным подозреваемым – неужто пес?
К тому времени, как серо-голубой «Кавальер» въехал на подземную парковку на Чарльз-Секонд-стрит, под зданием Управления по атомной энергетике, и звуки радио превратились в треск помех, Хорас Уэлли, а с ним и шестеро наблюдателей в трех машинах выслушали эту историю еще пять раз. Дважды послушали они жену сэра Айзека Квойта, рассказавшую во всех подробностях, как муж был одет, когда уходил, что сказал ей на прощание (ничего особенного), а также о том, что за обедом он попросил добавку пудинга – готовился долго не возвращаться домой? Еще она поведала, что пес вернулся с замороженной бараньей ногой в пасти: но это не свидетельствовало ровно ни о чем, кроме того, что пса либо дома плохо кормят, либо он просто склонен таскать все, что плохо лежит.
– «Дафна» входит в здание!
Я выключил передатчик, вмонтированный в карандаш. «Дафна» – кодовое имя Хораса Уэлли. Взглянул на часы: беспокоиться не о чем, ровно семь утра. Я зевнул, мысленно проклиная Уэлли на чем свет стоит. Являться на работу в семь утра – по-моему, ничего хуже и быть не может; за семнадцать дней я к этому так и не привык. Мой циркадный цикл не настроен на нежное сияние рассвета, я предпочитаю начинать день через несколько часов после того, как солнце поднимется над горизонтом, – и начинать его с нескольких чашек крепкого черного кофе, по возможности, принесенного обнаженной красоткой мне в постель. Увы, в меню забегаловок, начинающих работу в 6:15, такие услуги не значатся.
Я извлек из кармана пачку «Мальборо», но, подумав, убрал обратно. Бросать курить я не собирался – люблю курить, – однако пообещал себе серьезно сократить число сигарет и уж точно не начинать с семи утра. Что ж, если я умру от рака легких, буду знать, кого в этом винить – Уэлли. Ненависть к его расписанию и мысль, что чем скорее я его на чем-нибудь поймаю, тем скорее вернусь к нормальной жизни (насколько возможна нормальная жизнь при моей работе), побуждала относиться к этой задаче с чувством, опасно напоминающим энтузиазм.
В Управлении по атомной энергетике мне выделили кабинет – на удивление маленький и скромный для «крутого аналитика», зато расположенный в тихом углу здания, окнами на Чарльз-Секонд-стрит, и с двумя необычными для рабочего кабинета свойствами. Во-первых, при закрытых дверях он был полностью звуконепроницаем. Во-вторых, в задней стенке моего письменного стола скрывался двадцатидюймовый телевизионный экран, соединенный с тремя телекамерами и множеством микрофонов двумя этажами выше, в кабинете Хораса Уэлли.