Атосса. Император
Шрифт:
— Так много? — спросила императрица с испугом. — Но это ужасно! Всемогущий Зевс! Что, если эта масса восстанет против нас? Никто не говорил мне об этой опасности… В Киренаике и в Саламине на Кипре они грабили десятки тысяч своих сограждан.
— Их раздражали до крайности, и они оказались сильнее своих угнетателей.
— А в их собственной стране, говорят, восстание следует за восстанием. Все из-за тех жертвоприношений, о которых мы сейчас говорили. Теперь легатом в Палестине Тинний Руф [54] . У него, правда, противный резкий голос, но, по-видимому, он не такой человек, чтобы позволить шутить с собой, и сумеет укротить это опасное отродье.
54
В начале еврейского восстания ( 132 г .) легат Тинний Руф зверски уничтожал и грабил население Иудеи.
— Может быть, — сказал Титиан, — но боюсь, что одной строгостью он не достигнет цели, а если достигнет, то обезлюдит целую провинцию.
— В империи слишком много народа.
— Но полезных граждан никогда не бывает достаточно!
— Мятежные ненавистники богов — полезные граждане?
— Здесь, в Александрии, где многие из них вполне применились к нравам и образу мыслей эллинов и все усвоили их язык, они, конечно, полезные граждане и, несомненно, искренне преданы императору.
— Принимают ли они участие в празднествах?
— Да, насколько позволяют им эллины.
— А постановка морского сражения?
— Ее не будет. Но Артемиону дозволено поставлять диких зверей для игрищ в амфитеатре.
— И он не выказал скупости?
— Ты бы поразилась его щедрости. Должно быть, этот человек умеет, подобно Мидасу [55] , превращать камни в золото.
— И много подобных ему между вашими евреями?
55
В благодарность за указанную услугу бог Дионис обещал фригийскому царю Мидасу исполнить его желание — чтобы все то, к чему бы тот ни прикасался, превращалось в золото. Так как после этого и пища, до которой Мидас дотрагивался, становилась золотой, что грозило ему смертью, то он упросил бога взять свой дар обратно.
— Изрядное число.
— В таком случае я желаю, чтобы они попытались взбунтоваться, потому что, если возмущение уничтожит богатых, нам достанется их золото.
— А до тех пор я постараюсь сохранить их живыми как хороших плательщиков податей.
— Разделяет ли это желание Адриан?
— Без сомнения.
— Твой преемник, может быть, внушит ему другие мысли.
— Адриан всегда действует по своему собственному разумению, а я еще состою в должности, — гордо сказал Титиан.
— И да сохранит тебя в ней иудейский бог на многие лета, — насмешливо отвечала Сабина.
VII
Прежде чем Титиан успел открыть рот для ответа, главная дверь осторожно, но широко отворилась, и претор Луций Элий Вер, жена его Домиция Луцилла, юная Бальбилла и историограф Анней Флор вошли в комнату. Все четверо были в веселом возбуждении и желали тотчас же после первых приветствий дать императрице отчет о том, что они видели на Лохиаде; но Сабина сделала рукою отрицательный знак и прошептала:
— Нет, нет, подождите; я чувствую себя изнеможенной… долгое ожидание, а потом… Мой нюхательный флакон, Вер! Стакан воды с фруктовым соком, Левкиппа! Но только не такой сладкой, как обыкновенно!
Гречанка-рабыня поспешила исполнить приказание. Поднося к носу изящный флакончик, вырезанный из оникса, императрица сказала:
— Не правда ли, Титиан, целая вечность прошла с тех пор, как мы с тобою беседуем о государственных делах? А вы ведь знаете, что я откровенна и не могу молчать, когда встречаю превратные понятия. В ваше отсутствие я принуждена была много говорить и слушать. Это может отнять силы даже у людей более крепких, чем я. Удивительно, что вы не находите меня в более жалком состоянии. В самом деле, что может быть изнурительнее для женщины, чем защищаться с мужественной решительностью против мужчины? Дай мне воду, Левкиппа.
В то время как императрица, беспрерывно шевеля тонкими губами и как бы смакуя, маленькими глотками пила фруктовый сок, Вер приблизился к префекту и шепотом спросил его:
— Ты долго оставался наедине с Сабиной?
— Да, — ответил Титиан и при этом стиснул зубы так крепко и сжал кулак так сильно, что претор не мог не понять его и тихо сказал:
— Ее нужно пожалеть; и в особенности теперь на нее находят часы…
— Какие часы? — спросила Сабина, отнимая стакан от своих губ.
— Такие, — быстро отвечал Вер, — в которые мне нет надобности заботиться о сенате и о государственных делах. Кому другому обязан я этим, как не тебе?
При этих словах он подошел к матроне и, подобно сыну, внимательному к своей уважаемой больной матери, с сердечной услужливостью принял от нее стакан, чтобы передать его гречанке. Императрица несколько раз благосклонно кивнула претору в знак благодарности и затем с оттенком веселости в голосе спросила:
— Ну что же вы видели на Лохиаде?
— Чудеса! — проворно отвечала Бальбилла, всплеснув своими маленькими ручками. — Рой пчел, целый муравейник вторгся в старый дворец. Белые, коричневые и черные руки в таком множестве, что мы не могли и сосчитать их, заняты там деятельной работой, и из многих сотен людей ни один не мешает другому. Подобно тому как предусмотрительная мудрость богов направляет звезды по их путям в часы «всемилостивой Ночи», так что ни одна из них никогда не остановит и не толкнет другую, всей этой толпой руководит один маленький человек…
— Я вынужден вступиться за архитектора Понтия, — прервал девушку претор, — он как-никак человек среднего роста.
— Итак, скажем, чтобы удовлетворить твое чувство справедливости, — продолжала Бальбилла, — итак, скажем: ими всеми руководит человеческое существо среднего роста со свитком папируса в правой руке и стилем — в левой. Нравится ли тебе теперь мой способ выражения?
— Он мне всегда нравится, — отвечал претор.
— Позволь же Бальбилле продолжать рассказ, — милостивым тоном приказала императрица.