Атосса. Император
Шрифт:
— Я еще не совсем выросла; зато у тебя уж совсем почтенный вид с бородой и орлиным носом. Селена только сегодня сказала мне, что ты там орудуешь вместе с другими.
Глаза художника, точно зачарованные, были прикованы к девушке. Есть поэтические натуры, немедленно превращающие в рассказ (или быстро складывающуюся вереницу стихов) все необычное, что им случается увидеть или пережить. И Поллукс не мог взглянуть на прекрасную человеческую фигуру, чтоб тотчас же не привести ее в связь со своим искусством.
«Галатея, несравненная Галатея [63] , — подумал он, приковавшись взглядом к стану и лицу Арсинои. — Ну словно она за секунду перед тем вышла из моря… так свежа, весела, так дышит здоровьем вся ее фигура! И как мелкие завитки торчат вокруг лба, точно все еще плавают в воде. Вот она наклоняется, чтоб послать мне привет. Как округлено каждое ее движение! Словно дочь Нерея прижимается к волне, то вздымающейся горою, то спускающейся провалом. Формой головы и греческим очертанием лица она напоминает мать и Селену. Но старшая сестра похожа на Прометееву [64] статую, до того как в нее вдохнули душу, а Арсиноя — то же изваяние, но только после того, как небесный огонь разлился по его жилам».
63
Галатея (греч. миф.) — морская нимфа, дочь Нерея.
64
Прометей (греч. миф.) — титан, вылепивший из глины человека и вдохнувший в него жизнь с помощью искры небесного огня, которую он похитил у Зевса.
Художник все это перечувствовал и передумал в течение всего лишь нескольких секунд. Но девушке молчание немого поклонника показалось слишком долгим, и она нетерпеливо крикнула ему:
— Ты еще не поздоровался со мною как следует. Что ты делаешь там внизу?
— Посмотри сюда, — ответил он весело и снял со статуи покрышку.
Арсиноя перегнулась через перила балкона, прикрыла глаза рукой и больше минуты молчала. Затем внезапно громко закричала: «Мать! Мать!» — и поспешила назад в комнату.
«Пожалуй, она позовет своего отца и испортит радость бедной Селене, — подумал Поллукс, поправляя тяжелый постамент, над которым возвышалась гипсовая голова. — Но пусть он только придет. Теперь мы распоряжаемся здесь, и Керавн не смеет прикоснуться к собственности императора». Затем, скрестив руки, он встал перед бюстом и пробормотал себе под нос:
— Лоскутная работа, жалкая лоскутная работа! Из сплошных заплат мастерим мы одежду для императора. Все мы тут обойщики, а не художники. Только ради Адриана, ради Диотимы и ее детей… а не то я бы здесь больше и пальцем о палец не ударил.
Путь от жилища смотрителя до площадки, на которой стоял ваятель, вел через коридоры и несколько лестниц, но Арсиноя прошла его немногим долее чем в одну минуту, после того как исчезла с балкона.
С раскрасневшимися щеками она отстранила художника от его произведения и встала на его место, чтобы, не отрываясь, смотреть на любимые черты. Затем вскричала:
— Мать! Мать!
Слезы потекли по ее щекам; она не обращала внимания ни на художника, ни на работников, ни на рабов, мимо которых сейчас пробежала и которые глазели на нее с таким испугом, точно она была одержима демонами.
Поллукс не мешал ей. Он был тронут при виде слез, бежавших по щекам этого веселого ребенка, и подумал, что стоит быть добрым, если можешь вызвать такую длительную и горячую любовь, какую вызывает эта бедная покойница, стоявшая там на пьедестале.
Наглядевшись на изображение своей матери, Арсиноя несколько успокоилась и сказала Поллуксу:
— Это ты сделал?
— Да, — отвечал он и опустил глаза.
— И только по памяти?
— Конечно!
— Знаешь ли что?
— Ну?
— Прорицательница на празднике Адониса, значит, была права, когда пела, что половину работы художника делают боги.
— Арсиноя! — вскричал Поллукс, который при этих словах почувствовал, будто горячий источник вливается в его сердце.
Он с благодарностью схватил ее руку, которую та отняла, потому что ее звала Селена.
Поллукс поставил свое произведение на этом месте не для Арсинои, а для старшей своей подружки, однако же вид Селены подействовал охлаждающим и неприятным образом на его взволнованную душу.
— Вот портрет твоей матери, — крикнул он ей, указывая на бюст.
— Вижу, — отвечала Селена холодно. — После я приду посмотреть на него поближе. Иди сюда, Арсиноя. Отец хочет говорить с тобой.
Поллукс снова остался один.
Когда Селена вернулась в свою комнату, она тихо покачала головой и пробормотала:
— Это предназначалось для меня, как говорил Поллукс; один только раз сделано что-то для меня, но и эта радость испорчена.
IX
Дворцовый смотритель, к которому Селена позвала младшую дочь Арсиною, только что вернулся домой из собрания граждан, и старый черный раб, постоянно сопровождавший его, когда он выходил из дому, снял с его плеч шафранно-желтый паллий, а с головы золотой обруч, которым он любил украшать вне дома свои завитые локоны.
Керавн сидел красный, с глазами навыкате, и капли пота сверкали у него на лбу, когда дочери вошли в комнату.
На ласковое приветствие Арсинои он машинально отвечал двумя-тремя небрежно брошенными словами и, прежде чем сделать им важное сообщение, прошелся перед ними несколько раз взад и вперед по комнате. Толстые щеки его вздувались, а руки были сложены накрест.
Селена давно уже чувствовала беспокойство, и Арсиноя потеряла терпение, когда он наконец начал:
— Слышали вы о празднествах, которые предполагается устроить в честь императора?
Селена утвердительно кивнула головой, а ее сестра вскричала:
— Разумеется! Не достал ли ты для нас мест на скамьях Совета?
— Не перебивай меня, — сердито приказал Керавн. — О том, чтобы смотреть, не может быть и речи. От всех граждан потребовали, чтобы дочери их приняли участие в устраиваемых больших торжествах, и спросили, сколько дочерей у каждого.