Аттила России
Шрифт:
— Никогда!
— Смотри! Ты знаешь, моя воля непреклонна. Что не гнется, то ломается в моих руках. Или ты послушаешься меня, или я немедленно посажу тебя в крепость и лишу престолонаследования!
— Этот добрый совет исходит, конечно, от Потемкина? — иронически спросил Павел Петрович.
— Молчи и выслушай меня спокойно. Мы, государи, не похожи на остальных людей уже тем, что мы не можем, не смеем быть такими людьми. Для нас прежде и выше всего — интересы того государства, для которого мы служим олицетворением Бога на земле. Мы не смеем радоваться, если интересы государства требуют от нас печали; мы не смеем тосковать, если государство требует
— И вам удалось осуществить это желание?
— Павел, я понимаю, что ты хочешь сказать. Это такая дерзость, за которую тебя следовало бы жестоко наказать. Но теперь не время сводить личные счеты. Я знаю, какие грязные сплетни ходили при заграничных дворах насчет законности твоего рождения; но ведь завистливые дворы рады сеять грязь повсюду. Но чтобы ты стал подбирать эту грязь!.. Однако отвечу на твой вопрос: да, мое желание осуществилось, я имела сына от русского царя, и этот сын — ты, Павел!
— Тогда еще менее понятно то унизительное положение, в котором вы держите меня! Разве я — ваш сын? Всякий чужой вам ближе, милее, чем я.
— Это не совсем так, Павел, но во многом виноват ты сам. Разве я не вижу, не чувствую злобы в каждом твоем слове, в каждой твоей мысли?
— Отгоните от себя своего злого духа, расстаньтесь с Потемкиным, поставьте меня во главе войска, дайте возможность действовать, и не будет сына почтительнее, чем я!
Екатерина II гордо выпрямилась, величественно повела взором в сторону Павла Петровича, и под этим взором он согнулся, съежился.
— Не дело сына указывать матери, кого ей любить, не дело подданного указывать своему государю, как ему поступать! — твердо и властно отчеканила монархиня. — Вы забываетесь, ваше высочество! Лишний раз убеждаюсь, что с вами говорить по-человечески нельзя. Если чувство сыновнего долга не подсказывает вам почтительности к матери, если вы ставите перед ней условия, то мне остается говорить с вами не как с сыном, а как с подданным, от которого я вправе требовать покорности. И этой покорности я добьюсь. Итак, согласны вы жениться, ваше высочество?
— Нет, ваше императорское величество, не согласен, — твердо произнес Павел Петрович.
— Ступайте к себе, и даю вам три дня на то, чтобы обдумать мое приказание. Предупреждаю: или жениться, или крепость и лишение престолонаследия. Ступайте!
Вернувшись к себе от матери, Павел Петрович сейчас же распорядился, чтобы ему немедленно разыскали Разумовского: он хотел во что бы то ни стало заставить графа драться с ним на дуэли. Но случаю было угодно, чтобы Разумовский утром этого
«Как только вернешься и сие мое послание прочитаешь, не теряя ни одной секунды, отправляйся в Венецию в качестве моего посланника. Верительные грамоты и все прочее, до оного относящееся, получишь с курьером. Не медли и выезжай сейчас же, в какое бы время ни вернулся. Почему и как — сие узнаешь в свое время. Неизменно к тебе благосклонная Екатерина».
Когда великий князь узнал о назначении Разумовского посланником, он с зубовным скрежетом сказал:
— Все равно я отомщу!
II
Это было в то время, когда могущество Потемкина достигло своего апогея. Грабя и хватая деньги откуда попало, он сколотил такое состояние, которому позавидовал бы любой немецкий владетельный герцог. Все иностранные государи заискивали перед ним и осыпали его высшими орденами и денежными подношениями, которыми Потемкин никогда не брезговал. Что касается влияния на государственные дела и на императрицу Екатерину II, то оно было почти безгранично.
И Потемкин направлял его главным образом к одной цели: разжечь ненависть императрицы к наследнику до крайних пределов, довести их отношения до полного разрыва, внушить Екатерине II, чтобы она заключила Павла Петровича в крепость и лишила его прав на наследство. А тогда… тогда, пользуясь армией и могущественным орудием — деньгами, можно добиться желаемого и самому сесть на престол. Ведь удалось же это Годунову!..
В настоящий момент Потемкин рассчитывал построить разрыв между матерью и сыном на втором браке наследника. Он знал, насколько ненавистна наследнику мысль о браке, и более чем когда-либо настаивал на необходимости иметь продолжателя рода царствующей фамилии…
Вечером того дня, когда произошел вышеописанный разговор между Екатериной II и Павлом Петровичем, государыня вызвала к себе Потемкина.
— Я позвала тебя, Григорий, — сказала она, — чтобы снова посоветоваться с тобой. Ведь твой план потерпел крушение…
— Неужели? — испуганно спросил Потемкин. — Уж не разглядел ли его высочество, что письма поддельны?
— Нет, этого он не разглядел — где ему было! Но явное доказательство измены жены не заставило забыть ее, зато еще более внушило отвращение ко второму браку.
«Я так и знал!» — ликовал в душе Потемкин.
— Это отвращение настолько сильно в нем, — продолжала Екатерина II, — что он согласен скорее лишиться наследственных прав, чем последовать моему приказанию. Так что же делать, Григорий? Я и ума не приложу… Посоветуй же мне?
— Ваше величество, — ответил фаворит, — к чему давать советы, когда заранее знаешь, что им не последуют?
— Да почему?
— Потому что чувства матери всегда возьмут верх над гневом государыни!
— А что, по-твоему, надо сделать?
— По-моему, ваше величество, надо немедленно изготовить указ об аресте великого князя.
— Но у кого хватит смелости привести этот приказ в исполнение?
— У меня, ваше величество! — ответил Потемкин, положив руку на сердце. — Ведь надо рассудить так: кто не повинуется своему государю, тот бунтовщик. С бунтовщиками церемониться нечего… даже если таковым является родной сын… Вспомните Авессалома, ваше величество… Вспомните царевича Алексея и его судьбу; ведь императора Петра Великого недаром называли «мудрым»…