Аттила

Жаркая летняя ночь окутала мраком могучий Дунай.

Подобная морскому заливу, необозримая река лениво катила на запад громадные массы своих вод, встречая преграды только в многочисленных маленьких островках, роскошно поросших деревьями и кустарниками.

Один из таких узких островков едва возвышался над поверхностью реки, он был опоясан высоким, в рост человека, камышом, и на нем росло лишь несколько старых, не очень больших, но чрезвычайно толстых ив, узловатых,

Луна не сияла на небе, звезды задернуты были густыми тучами, которые медленно плыли, подгоняемые дождливым юго-восточным ветром.

Вдали, на западе, черное небо по временам освещалось бледным, призрачным, грозным блеском, и после этих мгновенных вспышек еще чернее казалась глубокая, безмолвная, словно зарождающая беду, ночь.

С легким журчанием и плеском, медленно текли речные струи мимо небольшой, в виде треугольника, долинки.

Камыш, росший на низких болотистых берегах острова, постепенно переходил в густую ивовую заросль и колючие кусты волчьих ягод.

Кругом все было мрак, уединение, тишина, изредка только слышался в реке всплеск хищной рыбы, устремившейся за своей ночной добычей; тогда на поверхности воды расходились короткие круги, и затем снова наступало безмолвие. Вдруг из кустарников на левом берегу тяжело вылетела большая птица, с пронзительным, словно предостерегающим, криком.

Медленно направилась она к острову, и уже хотела опуститься на одну из старых ив, как вдруг метнулась в сторону, и с еще более громким криком быстро взвилась кверху, и улетела на запад, вдоль реки, где скоро скрылась в ночной тьме.

На островке в кустах послышался легкий шорох. Из зарослей на прибрежной топи поднялась скрывавшаяся там фигура.

– Наконец-то! – тихо произнес молодой голос, и юноша уже готов был вскочить.

Но другой человек, притаившийся рядом с ним, притянул его за руку и прошептал.

– Тише, Дагхар. Ястреба могли спугнуть и лазутчики.

От северного берега к острову по темной воде быстро приближалось нечто еще более темное, массивное и продолговатое, скользившее подобно черной тени.

Скоро можно было различить, что это лодка, несшаяся как стрела, но совершенно беззвучно.

Четыре весла опускались и поднимались без малейшего шума, и когда, искусно повернутая тупой кормою, лодка врезалась в густой камыш, единственным звуком было шуршание жестких стеблей о ее бока да шелест раздвигаемых ею перистых головок. Пловцы выскочили на берег и вытянули за собою лодку.

Ожидавшие также поднялись, все четверо пожали друг другу руки, не обменявшись ни единым словом.

Молча направились они вглубь долины, постепенно поднимавшейся на восток, север и юг, и круто обрывавшейся на западе, и приблизились к могучим ивам. Старший из двух ожидавших остановился, поднял голову в шлеме, откинул назад длинные седые волосы и со вздохом произнес:

– Мы вынуждены сходиться подобно разбойникам, обсуждающим злой замысел.

– А между тем речь идет о благороднейшем деле – об освобождении, – стискивая копье, вскричал стоявший рядом с ним юноша.

– Смерть носится над нашими головами! – прошептал младший из прибывших, разглаживая

– Смерть повсюду и всегда носится над смертными, граф Гервальт, – возразил его спутник, и в голосе его слышались твердость и самоуверенность.

– Прекрасно сказано, король Ардарих! – вскричал юноша.

– Разница только в том, какого рода эта смерть, – произнес человек с длинными седыми волосами.

– Конечно, король Визигаст, – сказал Гервальт. – И муки, в которых мы умрем, будут ужасны, если он узнает о нашем тайном свидании. – Он затрепетал.

– Ведь не всеведущ же он, однако! – угрюмо возразил юноша.

– Сам Вотан и тот не всеведущ, – заметил старый король.

– Пойдемте, – сказал Гервальт, плотнее закутываясь в свой темный плащ, – дождь так и бьет в глаза. Там, под ивой, мы найдем защиту.

Они повернули к северо-западу, и, дойдя до деревьев, стали под ветвями самой развесистой из ив.

– Начинай не медля, король ругов, и кончай скорее, – произнес Гервальт. – Горе нам, если мы не достигнем безопасного убежища раньше первого луча солнца. Его всадники и лазутчики спрятаны и рассеяны повсюду; безумен я, что дал себя уговорить явиться сюда. Но из глубокого уважения к тебе, король Визигаст, другу моего отца, и в память того, что ты, король Ардарих, двадцать лет тому назад опоясал меня мечом, я хочу предостеречь обоих вас, насколько хватит моих сил. Только ради этого участвую я в этом гибельном поступке; плывя по черной, медленно катящейся реке, я думал, что мы плывем в ад!

– В ад попадают только трусы, боящиеся кровавой смерти! – вскипел юноша, гневно встряхивая темными, короткими кудрями.

Гервальт схватился за свой, висевший коротко на привязи, меч.

– Начинай, друг Визигаст, – произнес король Ардарих, прислонясь к стволу дерева и наискось прижимая к груди копье, чтобы удержать раздуваемый ветром плащ, – а ты, юный Дагхар, обуздай себя. Я видел этого аллеманского графа рядом с собою на Марне, там, где не отступали одни только отважнейшие из героев…

– То, что я могу сказать, уже известно вам, – начал король ругов. – Гнет гуннов невыносим! Когда же, наконец, он будет свергнут?

– Когда его свергнут боги, – сказал Гервальт.

– Или мы! – вскричал Дагхар. Король Ардарих задумчиво молчал.

– Разве можно более сносить его, граф Гервальт? – спросил король.

– Ты храбр и горд, как весь твой благородный народ. Должен ли я напоминать тебе о том, что ты сам знаешь? И терпишь, подобно нам? Гунн господствует повсюду. Ни Рим, ни Византия не дерзают восстать против него! А страшного вандала Гейзериха, бича морей, он называет своим братом. Он покорил все народы от Византии на востоке до Янтарных Островов Северного Моря. И каково его господство? Один произвол! Иногда, по прихоти, он великодушен, но вместе с тем отличается жестокостью, насилием, святотатством. Ни короли, ни поселяне, ни женщины не могут считать себя в безопасности от его прихотей и желаний. Но из побежденных им народов безжалостнее всего поступает он с нами, белокурым и голубоглазым племенем, считающим своими предками Асгардов. Нас, германцев, как называют нас римляне, он стремится не только подавить, но и опозорить.