Аттила
Шрифт:
Секретным образом был об этом оповещен Лупицин, когда он возлежал за роскошным столом среди шума увеселений, полупьяный и полусонный. Предугадывая исход дела, он приказал перебить всех оруженосцев, которые, как почетная стража и ради охраны своих вождей, выстроились перед дворцом.
Томившиеся за стенами готы с возмущением восприняли это известие, толпа стала прибывать и в озлобленных криках грозила отомстить за то, что, как они думали, захвачены их цари. Находчивый Фритигерн, опасаясь быть задержанным вместе с остальными в качестве заложников, закричал, что дело примет опасный оборот, если не будет позволено ему вместе с товарищами выйти, чтобы успокоить народ, который взбунтовался, предполагая, что вожди его убиты под предлогом любезного приема. Получив разрешение, все они вошли и приняты были с торжеством
Когда молва, зловредная питательница слухов, распространила об этом весть, весь народ тервингов загорелся жаждой боя. Среди многих зловещих предвестий грядущих великих опасностей они подняли, по своему обычаю, знамена, раздались грозно звучащие трубные сигналы, стали рыскать грабительские отряды, предавая грабежу и огню селения и производя страшные опустошения, где бы ни представилась такая возможность.
Лупицин с большой поспешностью собрал войска против них и выступил, действуя скорее наобум, чем по обдуманному плану. В девяти милях от города он остановился в готовности принять бой. Увидев это, варвары бросились на беспечные отряды наших и, прижав к груди щиты, поражали копьями и мечами всякого, кто был на их пути. В кровавом ожесточенном бою пала большая часть воинов, потеряны были знамена, пали офицеры за исключением злосчастного командира, который думал, пока другие сражались, только о том, как бы ему спастись бегством, и во весь опор поскакал в город. После этого враги оделись в римские доспехи и стали бродить повсюду, не встречая никакого сопротивления».
Поистине мир рушился!
Но обратимся к Марцеллину.
«В ту пору, когда вести, приходившие одна за другой, сообщили повсюду об этих событиях, готские князья Сферид и Колия, которые были приняты вместе со своими земляками задолго до того и получили разрешение зимовать в Адрианополе, отнеслись ко всему происшедшему с полным равнодушием, ставя выше всего свою собственную безопасность.
Неожиданно был им доставлен императорский приказ, повелевавший перейти на Геллеспонт. Они без малейшей дерзости попросили выдать им путевые деньги и провиант и разрешить двухдневную отсрочку. Начальник города, который был сердит на них за разграбление его пригородного имения, воспринял это враждебно и вооружил на их гибель всю чернь вместе с фабричными рабочими, которых там очень много, и, приказав трубачам играть боевой сигнал, грозил всем им смертью, если они не выступят немедленно, как было им приказано.
Пораженные этим неожиданным бедствием и устрашенные напором горожан, скорее стремительным, нежели обдуманным, готы застыли на месте; на них сыпались поношения и брань, в них попадали стрелы, и, раздраженные этим до крайности, они решились на открытый бунт. Перебив множество вырвавшихся вперед в дерзком задоре, остальных они обратили в бегство и перебили различным оружием. Затем они вооружились снятым с убитых римским оружием и, когда поблизости появился Фритигерн, соединились с ним как покорные его союзники, и стали теснить город бедствием осады. Долго они продолжали это трудное дело, совершали приступы то здесь, то там, иные, совершавшие подвиги выдающейся отваги, гибли неотомщенные, многих убивали стрелы и камни, метаемые из пращей.
Тогда Фритигерн, видя, что не умеющие вести осаду люди терпят понапрасну такие потери, посоветовал уйти, не доведя дело до конца, оставив там достаточный отряд. Он говорил, что находится в мире со стенами, и давал совет приняться за опустошение богатых областей, не подвергаясь при этом никакой опасности, так как не было еще никакой охраны.
Одобрив этот план царя, который, как они знали, будет деятельным сотрудником в задуманном деле, они рассеялись по всему берегу Фракии и шли осторожно вперед, причем сдавшиеся сами римлянам, их земляки, или пленники указывали им богатые селения, особенно те, где можно было найти изобильный провиант. Не говоря уже о врожденной дерзости, большой помощью являлось для них то, что каждый день присоединялось к ним множество земляков из тех, кого продали в рабство купцы, или тех, что в первые дни перехода на римскую землю, мучимые голодом, продавали себя за глоток скверного вина или за жалкий кусок хлеба.
К ним присоединилось много рабочих с золотых приисков, которые не могли вынести тяжести налогов; они были приняты с единодушным согласием всех и сослужили большую службу блуждавшим по незнакомым местностям готам, которым они указывали скрытые хлебные склады, места убежища жителей и тайники.
Только самые недоступные или лежавшие далеко в стороне места остались не задетыми при их передвижениях. Не разбирали они в своих убийствах ни пола, ни возраста и все предавали на своем пути страшным пожарам; отрывая от груди матери младенцев и убивая их, брали в плен матерей, забирали вдов, зарезав на их глазах мужей, через трупы отцов тащили подростков и юношей, уводили, наконец, и много стариков, кричавших, что они достаточно уж пожили на свете. Лишив их имущества и красивых жен, скручивали они им руки за спиной и, не дав оплакать пепел родного дома, уводили на чужбину».
Известия о случившемся, конечно же, были доставлены императору Валенту. Представьте, каково ему было все это слышать, особенно помятуя о том, что он недавно сам позволил готам воспользоваться своим покровительством. Валент, однако, был достаточно сведущ в военном деле, чтобы понимать все значение инцидента с готами. Бездействие было недопустимо.
Как пишет Марцеллин:
«С глубокой скорбью воспринял эти вести император Валент, и различные тревоги терзали его сердце. Немедленно он отправил в Персию магистра конницы Виктора, чтобы тот, из-за затруднений настоящего, заключил соглашение относительно Армении; сам он собирался немедленно выступить из Антиохии, чтобы отправиться в Константинополь, а впереди себя послал Профутура и Траяна; оба эти командира были о себе высокого мнения, но не годились для войны.
Прибыв на место назначения, где им надлежало измотать силы варваров в мелких стычках и засадах, они приняли неподходящий и опасный план: решили противопоставить расходившимся в их дикой храбрости варварам приведенные из Армении легионы, которые, хотя и были не раз с успехом проверены в боевых трудах, не могли, однако, равняться силами с несчетными полчищами варваров, которые заняли хребты крутых гор и равнины.
Эти легионы еще не испытали, что может совершить неукротимая ярость в сочетании с отчаянием. Вытеснив врага за обрывистые склоны Гема, они заняли крутые горные проходы, чтобы, отрезав варварам всякий выход, взять их измором, а самим дождаться здесь полководца Фригерида, который подходил с паннонскими и трансальпийскими вспомогательными силами: по просьбе Валента, ему приказал двинуться в поход Грациан, чтобы оказать помощь находящимся в крайней опасности. За ним поспешил во Фракию Рихомер, бывший в ту пору комитом доместиков, который, по приказу того же Грациана, выступил из Галлии. Он вел с собою несколько когорт, которые, однако, были таковыми только по названию, так как большая часть людей дезертировала по совету – как ходили слухи, – Меробавда, опасавшегося, чтобы лишенная охраны Галлия не подверглась опустошению с того берега Рейна.
Но, так как подагра задержала Фригерида, или, впрочем – как сочинили зложелательные его завистники,– он воспользовался болезнью, как предлогом, чтобы не участвовать в жестоких сечах, то Рихомер принял на себя с общего согласия главное командование и присоединился к Профутуру и Траяну, которые стояли близ города Салиций. На небольшом расстоянии оттуда несчетные полчища варваров, оградив себя в виде круга огромным количеством телег, стояли как бы за стенами и наслаждались в полном спокойствии своей богатой добычей.
И вот, в надежде на перемены к лучшему, римские вожди, готовые, если представится случай, отважиться на славное дело, внимательно наблюдали за действиями готов. Их план был таков: если готы будут переходить на другое место, как это случалось весьма часто, напасть на них с тыла, в уверенности, что им удастся перебить множество народа и отнять большую часть добычи.
Поняв это сами или получив об этом известие от перебежчиков, благодаря которым ничто не оставалось в тайне, варвары долго оставались на одном и том же месте. Но они испытывали страх перед противопоставленной им армией, которая, как они предполагали, была усилена еще другими войсками. Поэтому они призвали к себе обычным у них зовом рассеянные повсюду грабительские шайки, которые, получив приказ старейшин, тотчас же, словно горящие маллеолы, вернулись с быстротой птичьего полета в табор – карраго, как они это называют,– и придали огня своим соплеменникам для более крупных предприятий.