Аттила
Шрифт:
Они заслуживают того, чтобы признать их отменными воителями, потому что издали ведут бой стрелами, снабженными искусно сработанными наконечниками из кости, а сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от удара, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком.
Никто у них не пашет и никогда не коснулся сохи. Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости. Никто у них не может ответить
Когда нет войны, они вероломны, непостоянны, легко поддаются всякому дуновению перепадающей новой надежды, во всем полагаются на дикую ярость. Подобно лишенным разума животным, они пребывают в совершенном неведении, что честно, что нечестно, ненадежны в слове и темны, не связаны уважением ни к какой религии или суеверию, пламенеют дикой страстью к золоту, до того переменчивы и гневливы, что иной раз в один и тот же день отступаются от своих союзников. Без всякого подстрекательства, и точно так же без чьего бы то ни было посредства, опять мирятся.
Этот подвижный и неукротимый народ, воспламененный дикой жаждой грабежа, двигаясь вперед среди грабежей и убийств, дошел до земли аланов, древних массагетов... »
Согласитесь, описание невольно внушает ужас!
Это уже не рать, это некая ужасная и неотвратимая стихия, словно призванная сокрушить сами основы цивилизации. Забавно, что описание Марцеллина, в действительности даже не видевшего гуннов (!), стало матрицей для его последователей, нередко вообще забывавших о чувстве меры.
Так, например, маститый готский историк Иордан изображал гуннов следующим образом: «Это низкорослые, грязные, мерзкие дикари, порождения ведьм и нечистых духов; вместо головы у них бесформенный ком, а вместо глаз крохотные отверстия... Свет, ниспадавший на свод черепа, едва достигает у них запавших внутрь зрачков. ...Хоть и обладают они обличьем человеческим, но жестоки, словно дикие звери».
И тот же Иордан далее, характеризуя самого Аттилу, упоминает о его горделивой поступи, сознании им своего величия, властном характере и умеренных потребностях. Нельзя не отметить противоречивых деталей, но таково уж было свойство пиара древности, что гунны и их предводитель Аттила сохранились в памяти поколений как жуткие нелюди, дикие исчадия ада.
А ведь на самом деле подобная информация совершенно не соответствовала действительности! Как справедливо замечает Отто Менхен-Гельфен, один из самых известных в мире специалистов по гуннам, «демонизация гуннов не препятствовала латинским историкам и религиозным исследователям изучать прошлое гуннов и описывать их так, как это сделал Аммианус. Тем не менее запах серы и жар адского пламени, в которые обволакивались гунны, отнюдь не благоприятствовали историческому исследованию» [2].
Увы, к сожалению, наука довольно нередко грешит своей склонностью следовать распространенным штампам. Так, например, еще на излете 1960-х годов и в отечественной историографии явно преобладало мнение о том, что гунны – это алчные и ничтожные грабители; что касается Аттилы, то за ним прочно закрепился ярлык примитивного и кровожадного разбойника. Подтверждение этому можно найти, например, в статье Л. А. Ельницкого, опубликованной в таком авторитетном печатном издании, как «Вопросы истории».
«Врассказах современников образ Аттилы преломляется через окруженные легендами собирательные и эпические портреты вождей кочевников. В личных впечатлениях Приска Панийского – образованного грека, общавшегося с Аттилой, проступают черты знаменитого Модэ шаньюя, гуннского же вождя, отделенного от Аттилы более чем полутысячелетним периодом, а также легендарного Огуэ кагана из гуннско-уйгурских сказаний. С другой стороны, Аттила был прототипом для короля Этцеля из „Песни о нибелунгах“ и короля Атли из скандинавских саг.
Представление о так называемой „исторической миссии“ Аттилы как разрушителя Римской империи возникло еще в Средние века. Христианская церковь поспешила объявить его „бичом Божьим“. Описания походов гуннских орд из Прикаспийских степей в Восточную Европу наполнены сообщениями о разорениях и грабежах, варварском, бессмысленном разрушении городов, уничтожении материальных и духовных ценностей. Рассуждения об исторической роли гуннов, может быть, в большей степени, чем другие варвары, содействовавших уничтожению античной цивилизации и падению рабовладельческого Рима, фигурируют иногда и в сочинениях более поздних историков гуннского мира. Подобная точка зрения в свое время нашла своего сторонника и в лице советского востоковеда А. Н. Бернштама, автора „Очерка истории гуннов “ (Л., 1950). Позднее автор признал ошибочной свою оценку гуннов как исторически прогрессивной силы.
Но, несмотря на то что историческая наука в общем уже довольно давно и достаточно прочно утвердилась во мнении, что кочевнические грабители, в их числе и гуннские орды, были скорее паразитами на теле ослабленного античного мира, чем носителями „исторической миссии“ его уничтожения (эту миссию выполняли совсем другие, по преимуществу внутренние силы, обусловившие распад рабовладельческих отношений), все же еще и теперь нередки голоса, старающиеся закрепить за Аттилой славу великого полководца и выдающегося государственного деятеля. Против этих тенденций выступает историк и археолог О. Менхен-Гельфен в статье „Аттила – вождь грабителей (лестарх) или государственный деятель с высокими целями?“. Он возражает, в частности, против концепции Г. Вирта, согласно которой Аттила хотел обратить Гуннское царство в рационально построенный политический и хозяйственный организм, для поддержания коего он всячески стремился использовать способности и знания захваченных им римских провинциалов. Стремился он якобы и к регулярной торговле с империей, ради чего гунны готовы были воевать с Римом, когда последний противился развитию этих торговых связей. В действительности же, как показывает Менхен-Гельфен, торговля эта сводилась для гуннов преимущественно к приобретению предметов роскоши. Менхен-Гельфен опровергает Вирта и других историков, видящих в „логадах“ Аттилы государственный аппарат, посредством которого осуществлялось управление царством. Он показывает, что в числе логадов, разнообразной по составу группы „лучшихлюдей“, были и приближенные к гуннскому двору греческие риторы и философы, равно как и вообще люди, лишенные военного или административного авторитета. Он указывает еще и на то, что в сообщениях Приска Панийского о стремлении Аттилы вернуть на места их прежних поселений укрывшихся в пределах империи беглецов (phygades) имеется в виду не перебежавшее к римлянам сельское население завоеванных гуннами областей, а представители гуннских же племен, искавших на территории империи защиты от притеснений и преследований со стороны „царских гуннов“. Так что сами же гунны, и при этом нередко именно гуннские аристократы, видели в Аттиле не столько объединителя и организатора племен, устроителя государства, сколько притеснителя, безжалостного убийцу своих возможных соперников из числа соплеменников, грабителя и разорителя подчиненных и соседних гуннам народов».
Обратите внимание на все те же противоречия: автор изничижает Аттилу, но в то же самое время прибегает к ссылке на Менхен-Гельфена и упоминает о... «приближенных к гуннскому двору греческих риторах и философах»! Не странно ли, что «грабитель и разоритель», «безжалостный убийца», дикий и невежественный Аттила способен почему-то оценить изыски риторики и философии? Да и вообще, разве можно представить себе реальность образования державы, подобной Гуннскому царству при Аттиле, человеком, руководствующимся лишь низменными инстинктами?