Аура
Шрифт:
Все в тебе восстает против такого безумия. Ты выскакиваешь в переднюю и устремляешься к лестнице, рядом с которой, по соседству с комнатой старухи, расположена еще одна дверь. Именно здесь должна жить Аура, ведь больше комнат в доме нет. Ты распахиваешь эту дверь и входишь: уже привычный полумрак, голые беленые стены, и лишь на одной из них – черное распятие. Слева дверь – видимо, в комнату старухи. Ты на цыпочках подходишь к ней, протягиваешь руку, но в последний момент передумываешь: сперва надо поговорить с Аурой наедине.
Но если девушка хочет, чтобы ты ей помог, она придет к тебе сама. И вот ты сидишь у себя в комнате, забыв про пожелтевшие страницы рукописи, про собственные записи, и все твои мысли – о прекрасной и непостижимой Ауре. Чем больше ты думаешь о ней, тем ближе она тебе становится, ближе и желаннее, и дело тут не только в ее красоте: теперь ты ищешь близости, потому что хочешь освободить ее, а, стало быть, твое желание оправданно
Ты с трудом заставляешь себя вернуться к чтению рукописи. Но очень скоро у тебя начинают слипаться глаза, ты падаешь на постель, мгновенно засыпаешь и впервые за много лет видишь сон. Костлявая рука, сжимающая колокольчик, тянется к тебе, и кто-то кричит, что нужно бежать, всем нужно бежать, а потом на тебя надвигается страшное лицо с пустыми глазницами, ты хочешь закричать, но не можешь, просыпаешься в холодном поту и чувствуешь, как кто-то гладит тебя по лицу и волосам, а чьи-то губы шепчут слова утешения и любви. Ты протягиваешь руки, обнимаешь обнаженное тело, и вдруг на твоей ладони оказывается маленький ключик, который ты сразу узнаешь, а потом узнаешь и женщину – ее волосы щекочут тебе грудь, и она целует тебя, покрывает всего тебя поцелуями. Ты не можешь разглядеть ее в темноте беззвездной ночи, но вдыхаешь исходящий от волос дурманящий аромат растений из маленького дворика, исступленно гладишь плечи, ощущая кончиками пальцев шелковистую кожу, ласкаешь грудь, прикасаясь к двум нежным бутонам, вырастающим из сплетения трепетных жилок, снова и снова целуешь ее и больше не нуждаешься в словах.
А когда ты в изнеможении разомкнешь объятия, она тут же шепнет тебе на ухо: «Теперь ты мой муж». Ты согласно кивнешь, а она скажет, что уже рассвело и на прощанье пообещает ждать тебя вечером в своей комнате. Ты снова киваешь и погружаешься в сон, расслабленный, умиротворенный, обессиленный, но твои пальцы все не могут забыть горячее трепетное тело. Твою дорогую девочку. Ауру.
Кто-то стучится в дверь, но ты никак не можешь открыть глаза. Наконец с трудом отрываешь голову от подушки и кряхтя встаешь. Открывать не обязательно, скажет из-за двери Аура, просто сеньора Консуэло просила передать, что хочет поговорить с тобой, она ждет тебя в своей комнате.
Через десять минут ты входишь в святилище старухи. Закутанная в одеяло, обложенная кружевными подушками, она полулежит, прикрыв бледные морщинистые веки; скулы избороздили глубокие складки, щеки обвисли. Не открывая глаз, она спросит:
– Вы принесли ключ?
– Да… Кажется, принес. Вот он.
– Можете приступать ко второй части. Она лежит в том же месте, перевязана голубой ленточкой.
Ты направляешься к сундуку, с отвращением поглядывая на снующих вокруг него, высовывающихся из щелей в подгнившем полу и разбегающихся при твоем появлении мышей. Открыв крышку, извлекаешь вторую порцию бумаг и возвращаешься к кровати. Сеньора Консуэло гладит своего белого кролика.
Из застегнутого на все пуговицы горла вырывается глухое кудахтанье:
– Вы не любите животных?
– Нет. Не очень. Может быть потому, что у меня их никогда не было.
– Они настоящие, преданные друзья. Это особенно ценишь, когда приходит старость и одиночество.
– Да, наверное.
– Они естественны, как сама природа, сеньор Монте-ро, и не ведают соблазнов.
– Как вы его зовете?
– Крольчиху? Сага. Моя умница. Она во всем следует своим инстинктам, а потому естественна и свободна.
– Я думал, это самец.
– А, так вы даже не знаете, как их различать…
– Главное, что вы не чувствуете себя одинокой.
– А они хотят, чтобы мы были одиноки, сеньор Мон-теро, говорят, что только в одиночестве можно достичь святости. Но при этом забывают, что одиночество умножает соблазны.
– Я вас не совсем понимаю, сеньора.
– Что ж, тем лучше. Продолжайте свою работу.
Ты поворачиваешься и выходишь из комнаты, проклиная себя за нерешительность. Почему у тебя не хватает смелости сказать ей, что ты любишь Ауру? Может, вернуться и громко объявить, что ты заберешь девушку с собой, когда закончишь работу? Ты снова направляешься к двери, приоткрываешь ее и видишь сквозь щель сеньору Консуэло: она стоит посреди комнаты, на удивление прямая, преобразившаяся, держа в руках мундир – голубой мундир с золотыми пуговицами, красными эполетами, сверкающей эмблемой венценосного орла, – и то исступленно впивается в него зубами, то нежно целует, то накидывает себе на плечи и, пошатываясь, пытается кружиться в танце. Ты тихо затворяешь дверь.
Да, ей было пятнадцать лет, когда я познакомился с ней,– читаешь ты во второй части записок, – elle avait quinze ans lorsque je l'ai connue et, si j'ose le dire, ce sont ses yeux verts qui ont fait ma perdition [5] : зеленые глаза Консуэло, которой исполнилось пятнадцать в 1867 году, когда генерал Льоренте женился на ней и увез с собой в Париж, в изгнание.
Ма jeune poup'ee, – написал генерал в порыве вдохновения, – ma jeune poupйe aux yeux verts; je t'ai combl'ee d'amour [6] . Он описывает дом, где они жили, прогулки, балы, экипажи, общество времен Второй империи, и все это так беспомощно, так невыразительно. J'ai mкme support'e ta haine des chats, moi qu'aimais tellement les jolies bкtes… [7] Однажды он стал свидетелем того, как она, приподняв юбку с кринолином, в остервенении била ногами кошку, и не остановил ее, потому что tu faisais зa d'un facon si innocent, par par enfantillage [8] . Более того, эта сцена так его возбудила, что в ту ночь он любил ее, если верить запискам, с удесятеренной страстью, parce que tu m'avais dit que torturer les chats 'etait ta mani'eиre а toi de rendre notre amour favorable, par un sacrifice symbolique… [9] Ты уже подсчитал: выходит, что сеньоре Консуэло сейчас сто девять лет… Ты перевертываешь страницу. Ей было сорок девять, когда умер ее муж. Tu sais si bien t'habiller, ma douce Consuelo, toujours drapp'e dans des velours verts, verts comme tes yeux. Je pense que tu seras toujours belle, mкme dans cents ans… [10] Всегда в зеленом. Всегда прекрасна, даже в сто лет. Tu es si fiиre de ta beautй; que ne ferais-tu pas pour rester toujours jeune! [11]
5
Ей было пятнадцать лет, когда я познакомился с ней, и, если можно так выразиться, ее зеленые глаза стали моей погибелью (франц.).
6
Моя юная куколка… моя юная куколка с зелеными глазами, я тебя безумно любил (франц.).
7
Я мирился с твоей ненавистью к кошкам, хотя сам очень люблю этих милых животных (франц.).
8
…это было так невинно, так по-детски… (франц.)
9
…ведь ты говорила, что, мучая кошек, ты совершаешь символическое жертвоприношение во имя нашей любви… (франц.)
10
Ты умеешь одеваться, моя нежная Консуэло, всегда в зеленом бархате, зеленом, как твои глаза. Я думаю, ты всегда будешь прекрасна, даже в сто лет… (франц.)
11
Ты так гордишься своей красотой и сделаешь все, чтобы оставаться вечно юной! (франц.)
4
Теперь ты знаешь, почему Аура живет в этом доме: чтобы поддерживать иллюзию вечной молодости и красоты у несчастной обезумевшей старухи. Девушка нужна ей как зеркало, как еще одна реликвия в ее святилище, заполненном жертвоприношениями, серебряными сердцами, изображениями демонов и святых.
Ты отодвигаешь рукопись в сторону и спускаешься вниз, туда, где только и может находиться по утрам Аура, живя у такой скаредной старухи. Ты не ошибся, она на кухне и в эту минуту обезглавливает козленка. Ты видишь, как над тушей струится пар, как капает на пол теплая кровь, как стекленеют широко раскрытые глаза животного, и с трудом сдерживаешь тошноту. Ты переводишь взгляд на Ауру: непричесанная, кое-как одетая, забрызганная кровью, она смотрит на тебя, не узнавая, и продолжает свою работу мясника.
Ты выскакиваешь из кухни. Ну уж нет, на этот раз ты не промолчишь и выскажешь старой карге все, что думаешь о ее скупердяйстве и гнусном тиранстве. Ты резко распахиваешь дверь и за завесой мерцающих огней видишь старуху. Она стоит возле кровати и совершает странный обряд: одна ее рука вытянута вперед и напряжена, словно изо всех сил старается что-то удержать, другая сжимает какой-то невидимый предмет, раз за разом нанося им удары по воздуху. Затем старуха вытирает руки о грудь и со вздохом принимается снова резать и кромсать что-то невидимое, как будто – да-да, теперь это совершенно ясно – как будто сдирает шкуру…