Аут
Шрифт:
– Абракадабра какая-то.
– Это не абракадабра. Все это существовало – раньше. Не в мифическом прошлом, а в реальном. И это прошлое – там. – Кубик опять ткнул пальцем в потолок. – Я нашел его. Там все покрыто пылью, слой примерно в десять лет толщиной. Значит, десять лет назад там были люди, такие же как мы. Только они знали больше нас. Их память еще не стерлась до такой степени. Может быть, некоторые из них до сих пор работают в Центре. Только уже ничего не помнят. Как все мы.
– И из этого ты заключил, что законов природы не существует? – иронично спросил Раф. – Как-то неубедительно.
– А для меня неубедительно вот что: если природа раньше создала все эти вещи – «государство», «экономику»,
– Природа мудра, – отговорился Раф. – Значит, так нужно для нашего же блага.
– Это не мудрость. Это… наоборот. Клинический идиотизм. Или… злобствование какое-то.
– У природы нет эмоций и клинических патологий.
– Так я же и говорю! Это Божество, Раф! И наверняка «Война миров» на самом деле – «Гнев Божества»! Знаешь, когда я поднимался там, мне казалось, что кто-то расставляет в нашей памяти такие же таблички «Проход запрещен», чтобы мы не ходили в свое прошлое. Он просто уничтожает нас, нашу жизнь, оставляет только кусочек, чтобы было куда ткнуть нос, высморкаться и сказать – «Это мое». Я теперь даже не уверен, что я – это я. Может быть, в каждом новом реале появляется какой-то новый я? И в сущности, никакого настоящего меня нет – есть только эти сменные интеллект-панельки?
– Это тоже только эмоции, – равнодушно сказал Раф. – Никаких доказательств у тебя нет. И быть не может.
– Нет? А это что? – Кубик вытащил из ящика стола футляры из «Архива».
Раф скептически открыл один, полистал распечатку, похмыкал. Потом посерьезнел.
– Это оттуда?
– Оттуда. Полагаю, примерно двадцатилетней давности. Но могу и ошибаться. Я основываюсь исключительно на толщине слоя пыли. Ты почитай, почитай. Вот эту лучше, «Вечную Атлантиду».
Раф снова нехотя полистал.
– Скажи сам, что тут, – нахмурился он.
– Сценарий. Нам такие и не снились. Наши – на несколько порядков проще, ниже уровнем. Я бы сказал – примитивнее. Вот, скажем, – Кубик уткнулся в свой хэнди, сверяясь со сделанными накануне в «Архиве» записями, – государство. Управляет всем царь. После него идет Великий жрец, Жреческий круг, сановники разные, военные начальники, армия. Религиозные обряды – горлы оп исались бы от зависти. В школах предметы, о которых мы даже не слышали. Астрономия, например, или там поэзия какая-то, геометрия, ботаника. Похоронные ритуалы – ногу в них сломишь. Ага, вот еще – морская навигация. Понятия не имею, что это. Судебная система. Ясное дело, у них о карме не слышали. У них воров и убийц наказывали. Социальная еще какая-то иерархия. Тебе про такое известно? Библиотеки, литература, публичные чтения Гомера и Горация. Кто такие? И все в этом же роде. Продолжать? Наверно, хватит. Нет, могу еще подкинуть несколько названий реалов той же давности. Например, «Янки, рыцари, замки». Города были укрепленными крепостями, и их владельцы, сеньоры назывались, соревновались друг с дружкой в силе и славе и прославлении своих дам сердца. Дама сердца – это, наверно, любовница. Ты когда-нибудь слышал про такое развлечение – прославление своей любовницы? Наверно, они получали от этого большой кайф. Я понимаю, почему у нас этого нет. Для этого как минимум нужна одна-единственная любовница. А это противоречит демократическому принципу жизненного разнообразия. Вот еще: «Закон фронтира». Честно скажу – ничего там не понял. Так, дальше тут… о! «Королевские особы Монсальвата». Что такое «королевские»? Еще – «Твердыни роз», «Вавилонские хроники», «Прииски желтого дьявола», «Откровение Будды грядущего. Матрица», «Бремя желтого человека. Поднебесные церемонии», «Внутренняя Монголия». Тоже мало понятного. Ну как? Прибалдел?
Раф высказался монументально.
– Да,
– Ты мне поможешь?! – возликовал Кубик.
– Конечно, ты же мой друг. Я избавлю тебя от этой проблемы. Но я должен знать все.
– Само собой, Раф, – с готовностью кивнул Кубик. – Я знал, что на тебя можно положиться. Что ты все поймешь. Ты настоящий мужик. Давай выпьем за наше согласие.
Он заказал комбайну выпивку, наполнил стаканы.
– Ну, за наш успех.
Напиток вкусом напоминал дезинфицирующую зубную пасту сорокаградусной крепости.
– Ух, хороша стерва! – Раф занюхал рукавом.
– Ядреная отрава, – согласился Кубик.
Раф поставил стакан, дыхнул и сказал:
– И прежде всего я должен знать, какой гвоздь и в какой заднице заставляет тебя заниматься этими… раскопками пыли.
Кубик погрозил ему пальцем и помотал головой.
– Не в заднице. Вот тут. – Он бухнул кулаком себе по сердцу. – Понимаешь? Тут болит. Почему все так… как в жопе. Вот что в заднице – мы. А гвоздь – тут. – Палец в грудь. – У меня. Больше ни у кого. Почему-то. – Он стремительно пьянел. – Но теперь у тебя тоже будет. Обещаю. Давай пожмем друг другу руки.
– Я избавлю тебя от этой проблемы, – сочувственно повторил Раф, протягивая руку. – Обещаю. Мне пора. Это я забираю с собой.
– Забирай, – махнул Кубик. – Я себе еще таких достану.
– Об этом я тоже подумаю, – пообещал Раф, направляясь к выходу. На прощанье же сказал: – Сиди тут, никуда не ходи. Никаких действий, никаких контактов без моего ведома. Абсолютная секретность операции. Тс-с. – Он приложил палец к губам.
– Да уж, – пробормотал Кубик, – вые…ть ортодоксию – это тебе не даме сердца любезно задрать юбку.
Но Раф уже ушел и не слышал его.
Глава 13
В молодости каждый мечтает о покорении вершин – близких или далеких. От мечтаний к делу переходит примерно одна четверть. Достигают вершин – единицы. Даже из тех, у кого есть способности и таланты. Молодость, талант и бессилие – вещи сочетаемые, но не обязательно взаимно притягивающиеся. Однако когда они соединяются вместе из просто вещей они становятся фактором – сокрушительного поражения. Честолюбивая молодость переходит в тщеславную зрелость, талант приспосабливается к скучной среде, бессилие не мешает восходить на окрестные холмики, в которых видятся прежние вершины.
Сын Морла был молод, страстно честолюбив, обладал даром, но не имел достаточно сил для абсолютного воплощения своих талантов. Препятствием было не только немощное тело, мешающее совершать долгие прогулки по дорогам времени. Препятствием были люди, чья память открывала ему эти дороги. Люди со своим суетным сознанием, упрямой волей и мелкой корыстью мешали любоваться историей, грандиозными картинами прошлого и доводить эти картины до совершенства. Дан считал себя не только исследователем, но и художником. Прошлое часто бывало корявым, глупым, топорно сработанным и требовало, вопияло о переделке. Грубую мазню следовало утончить, смягчить цвета, подправить линии, силуэты, углубить тени, размыть контрасты.
Дан видел себя царем человеческой истории. Прошлое должно принадлежать ему по праву – так же как текущее принадлежит отцу, Морлу.
Но прошлое не подчинялось ему. До сих пор он был только наблюдателем в нем. Смотрел на него глазами тех, в ком пребывал, свернувшись клубком, и был бессилен проявить себя. Его сознание не могло заменить собой сознания этих людей, отдать даже самый простой приказ чужому телу. Без этого совершенство истории было недосягаемым. Художник не может творить, не имея рук и инструментов.