Аут
Шрифт:
– Без тебя разберусь. Значит, так. Физиологию тоже опустим, потому что не она тебя интересует, так?
– Меня больше интересуют психологические аспекты. Так сказать, ментальность.
– Вот-вот. С ментальностью у них, мужиков, я имею в виду, совсем плохо. В смысле ментальность у них хиловатая. И поэтому загребущая. Все под себя гребет. Мужик приспособлен только для того, чтобы брать. Потому что ничего своего у него нету. Он только берет и имеет. А потом бросает, когда отымеет по полной.
– Интересное наблюдение, –
– О, бабы – это совсем другой пошиб. Бабья ментальность – это сила. Ее ничем не свернешь. Баба всегда стоит на своем. Ей чужого не надо. А за свое – горло перегрызет. Только добрая она, баба. Потому и мягкая. И глупая тоже поэтому. Ну вот скажи, зачем бабе свое отдавать какому-нибудь козлу?
– Не имею представления.
– То-то же не имеешь. Фиг вы, мужики, нас когда-нибудь поймете. Мы и сами себя не понимаем. Но одно я знаю точно. Бабам на роду написано отдавать. Баба дает – мужик берет. Баба не дает – козел все равно берет. Потому что, гад, знает – она потом решит, что сама ему дала и правильно сделала. И еще даст. Только другого он не знает – не могла она ему не дать. Жалко ей, понимаешь, убогих. А отбрыкивалась, потому что гордость. И тоже – не безразмерная она, баба, чтоб всем давать. Ну, осознал теперь, кто лучшая половина человечества?
– Насколько я понял, выходит, что наибольшее удовольствие для женщины – жертвовать собой ради мужчины?
Фейри подумала и сказала:
– Звучит дико, но выходит так.
– Склонность к самопожертвованию проистекает из наличия сильной воли к жизни, – сообщил Борис.
– Это кто тебе сказал? – поразилась Фейри.
– Не знаю. Наверное, из личного опыта, – скромно ответил Борис.
– Мне нравится. Как ты говоришь – сильная воля к жизни? Круто. Надо запомнить. Только что это значит?
– Минуточку, сейчас сформулирую. Ага, вот. Я думаю… точнее, мне кажется, все время отдавая, индивид самоутверждается в мире. Он как бы растет, разбрасывает самого себя и тем расширяет свою жизненную сферу. Это сильная воля к жизни. А все время только забирая, индивид самоуничтожается. Как бы исчезает под ворохом чужого забранного добра. Растет, так сказать, в обратную сторону. Это слабая воля к жизни. Если вы меня понимаете.
– Круто, – повторила Фейри. – Ты прям мудрила. Этот… академик, в смысле.
– Спасибо. Мы уже почти подлетаем.
– Ага, ясно, – покивала девушка, размышляя о чем-то. – Да, баба – это звучит гордо. Я всегда это говорила.
– Где вас высадить? – напомнил о себе Борис. – Я вижу открытое пространство с южной стороны водоема.
– Что еще видишь? – Фейри прилипла к окну, пытаясь тоже что-нибудь увидеть. Но расстояние было еще велико.
– Вижу людей. Восемнадцать человек. Они… – Борис замолчал.
Теперь она тоже видела их.
– Что – они? Что с ними?
– Ведут себя странно.
– Подойди ближе. Медленно.
Борис снизился и облетел поляну кругом.
– Я бы не советовал вам высаживаться. По-моему, они убивают друг друга.
– Сама вижу, – пробормотала девушка. – Но почему? Этот козел говорил другое. И куда подевались их машины?
– Может быть, полетим в город? – предложил Борис. – Мне тут не нравится.
– Садись.
– Вы уверены?
– Хватит треп разводить. Подальше от воды только.
Борис приземлился, но его как будто никто не заметил. Люди на поляне продолжали заниматься своими странными делами. Фейри перевязала потуже узел покрывала на груди и спросила:
– Как там твоя склонность к самопожертвованию – еще не испарилась?
– Мне кажется, наоборот, – похвастался Борис.
– Тогда жди. – И она вылезла из машины.
Сразу в нос ударила сильная вонь Горькой Лужи. Но к этой вони примешивалось что-то еще. Тонкий, почти изысканный солоноватый запах.
Запах крови.
Члены тайного ордена действительно убивали друг друга. У них что-то стало с лицами. Это были рожи буйнопомешанных и слабоумных. Или просто маски – холодные, равнодушные.
Мертвая, задушенная женщина. На ней извивался, как червь, голозадый человек, удовлетворяя похоть… Фейри не помнила его имени.
На песчаной полоске берега председатель Анхель, радостно хихикая, строил куличики.
Огромной тушей лежал в траве Бугор. Горло было разодрано в клочья. Рядом с ним прикорнула, свернувшись клубком, девушка. Она спала и улыбалась. Рот был измазан кровью.
Кто-то просто бродил по поляне, не находя пристанища, и созерцал трупы.
Фейри обернулась на крик. Двое мужчин стояли друг против друга. Один согнулся, схватившись за рукоять ножа, торчащего из живота. Второй повернулся к ней. И вдруг захохотал.
Ей стало страшно. Он все были мертвы, и живые, и убитые. Умерли странной смертью.
Кто-то обхватил ее сзади за шею и свалил на землю. Она увидела над собой безумную перекривленную рожу. Идиот взгромоздился на нее и стал задирать импровизированное платье. Фейри врезала ему кулаком по виску, и он свалился с нее. Она не успела подняться – он был ловчее и мгновенно вскочил, придавив ее коленом к земле.
И тут же получил новый удар. Отлетел на два метра в сторону, вытянулся и затих. Борис опустился рядом.
– Классный удар, – оценила Фейри, вставая. – Ты не пробовал борьбой заниматься?
– Не приходилось. Но теперь, возможно, займусь. Нам, женщинам, нужно уметь постоять за себя, верно?
– Верно, – обалдело подтвердила Фейри. – А ты что…
– Зови меня Фаиной, подруга, – лихо отрекомендовалась машина.
– Договорились, подруга. Это лучшее, что ты сделал… сделала за свою жизнь.