Аутодафе
Шрифт:
— Здесь, в Иерусалиме. Здесь одновременно существуют практически все религии. И над Старым городом концентрическими кругами витает дух Господень. Этот город для всех может служить домом.
— В духовном смысле, — поправила она.
— Я серьезно, Дебора. Это то место, где мы оба могли бы жить. Вместе.
— Тим… — В ее голосе слышалось отчаяние. — Ты хочешь стать священником. Ты всю жизнь мечтал о служении Богу…
— Я мог бы это делать, не принимая сана. — Казалось, он уговаривает сам себя. — Не сомневаюсь, что найдется христианская община,
Он посмотрел на Дебору. Она прекрасно понимала, что он хочет сказать, и слишком сильно любила его, чтобы притворяться непонимающей.
— Тимоти, — начала она, — для меня, в глубине моего сердца, мы с тобой уже муж и жена. Но в реальном мире этого никогда не будет.
— Почему?
— Потому что я не могу отказаться от своей веры! А ты — от своей. Ничто, даже вся святая вода на земле не вымоет из нас нашей сути.
— Ты хочешь сказать, что все еще боишься отца?
— Нет, я не считаю, что чем-то ему еще обязана. Я говорю об Отце Вселенной.
— Но разве в конечном счете мы все не служим Ему одному?
— Да, Тимоти. Но до самого конца мы служим Ему каждый по-своему.
— Но когда на землю вновь придет Спаситель…
Продолжать было не нужно.
Ведь, хотя они искренне верили в Его пришествие, оба понимали, что мир, в котором они живут, слишком испорчен, чтобы Его принять.
Спаситель не придет. Во всяком случае — при их жизни.
29
Тимоти
Они расстались в Иерусалиме на автовокзале. Дебора ступила на подножку, и тут он импульсивно притянул ее к себе и в последний раз заключил в объятия.
Он не мог от нее оторваться. Он любил ее с такой страстью, что, если бы Дебора позволила, этот огонь спалил бы дотла всю его решимость.
— Не нужно… Мы не должны… — слабо запротестовала она. — Твои друзья, ну, те, которые нас видели…
— Мне наплевать! Мне есть дело только до тебя.
— Это неправда!
— Клянусь Богом, я люблю тебя сильнее, чем Его.
— Нет, Тим, в действительности ты сам не понимаешь, что чувствуешь.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что я и сама этого не понимаю.
Она попыталась отстраниться — не только потому, что на карту была поставлена его карьера священника. Ей надо было уходить. Сейчас или никогда. И она не хотела, чтобы ее лицо запомнилось ему мокрым от слез.
Сейчас, в его объятиях, Дебора чувствовала, как он тоже силится подавить рыдания.
На прощание они сказали друг другу одни и те же слова. И почти в унисон. «Храни тебя Бог». И повернулись в разные стороны.
Когда он добрался до коллегии Терра-Санкта, оба его товарища уже были там.
— Ну, мы и упарились! — пожаловался Патрик Грейди. — А кроме того, здесь, в Иерусалиме, сколько ни ходи, все мало.
Его коллега Джордж Каванаг поддакнул:
— Целой жизни не хватит, чтобы здесь все осмотреть.
Ни один и вида не подал, что видел влюбленных в Вифлееме. И это был еще один крест, который предстояло теперь нести Тиму. Отныне он будет жить в постоянном беспокойстве, не зная, что именно известно его однокашникам. Воспользуются ли они своим знанием, для того чтобы его дискредитировать? И в какой момент?
— Должен покаяться, Хоган, — дружелюбно заявил Джордж. — Мы пожалели, что не позвали тебя с собой. Втроем было бы куда веселей!
— Да? — рассеянно переспросил Тим.
— Видишь ли, латынь я знаю довольно сносно, но здесь в основном все надписи по-гречески. Ты бы нам пришелся весьма кстати.
— Благодарю, — холодно ответил Тим. — Я польщен.
Как и было условлено, пунктуальный отец Бауэр привез своих немецких семинаристов с точностью до минуты. Измученных, пропыленных, поджаренных на палящем южном солнце.
Тим внутренне содрогнулся. Чудо, что они с Деборой и с ними нигде не столкнулись.
На следующее утро, на высоте тридцати тысяч футов над землей — и, стало быть, на столько же ближе к Небесам, — Тимоти читал требник, силясь направить свои мысли в благочестивое русло. Когда, готовясь к посадке, самолет принялся кружить над городом, в иллюминаторе показался Ватикан. Круглая базилика Святого Петра работы Микеланджело выходила на колоннаду дворца Бернини, что делало ее похожей на гигантскую замочную скважину.
Дабы это поэтическое сравнение не ускользнуло от его сонных подопечных, отец Бауэр изрек:
— Это подлинные врата Рая, братья мои. И нам надлежит заслужить ключи от Царства Божия.
Тимоти смотрел вниз и думал, не закрыты ли эти врата для него навеки.
ЧАСТЬ III
30
Тимоти
— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил…
«Как мне начать?» — мучительно думал Тим, преклонив колени в душной исповедальне часовни Североамериканской коллегии. Как описать то, что произошло с ним в Святой Земле?
Сказать, что полюбил женщину? Но это далеко не отражает его чувств.
Что имел половой контакт? Он, семинарист, который уже обязан блюсти целомудрие? И которому через каких-то два года предстоит дать обет безбрачия?
— Si, figlio mio? [37]
От того, что исповедовавший его священник говорил по-итальянски, Тим почувствовал некоторое облегчение. Возможно, тяжесть признания уменьшится, если оно будет сделано на чужом языке.
— Но peccato, Padre, я согрешил… — повторил он.
37
Да, сын мой? (ит.).