Аутодафе
Шрифт:
Понятное дело, после такого перелета Дебора хотела помыться и переодеться. Пока она была в душе, я сидел на кровати, счастливый от того, что снова нахожусь в ее комнате.
В ее раскрытой дорожной сумке я увидел две книжки и фотографию улыбающейся женщины с симпатичным светловолосым малышом на руках. Судя по заднему плану, снимок был явно сделан в кибуце.
Женщиной была Дебора.
И на руках у нее был, по-видимому, ее собственный, а не чужой ребенок.
По дороге в клинику я пребывал в столь расстроенных чувствах, что не нашел случая задать Деборе этот вопрос. Все мои мысли сейчас были о здоровье отца.
У дверей папиной палаты мы застали сестер с мужьями. Они несли вахту, с нетерпением ожидая, когда их пустят к больному.
Малка, естественно, встретила меня очередным выпадом:
— Ты вчера не был на службе!
Я возразил, что это мое дело и ее совершенно не касается. Я не счел нужным сообщать ей правду, которая заключалась в том, что я боялся появляться на людях из-за преследовавшего меня ощущения вины. Все утро я провел у себя в комнате в молитвах, наедине с собой. Но Малка не унималась и заявила, что если бы я объявился в шуле, то меня бы призвали возглашать Тору и я смог бы прочесть специальную молитву во здравие отца.
Я буркнул, что если она такая чувствительная, то могла бы и сама поехать в новую реформистсткую синагогу Бейт-Эль на Оушен-паркуэй, где возглашать Тору вызывают и женщин.
— Это не настоящие иудеи! — возмутилась Малка. — У них там даже орган играет — как в католическом храме!
— В Иерусалимском храме звучала всевозможная музыка, — возразила Дебора. — Почитай Иеремию, глава тридцать третья, стих одиннадцатый, из него можно понять, что сотый псалом исполнял хор левитов в сопровождении оркестра.
Нелепая дискуссия грозила принять еще более ядовитый характер, но тут из палаты вышла мама. Никто из нас не отваживался спросить, как отец. Мы только пожирали ее глазами.
— Он разговаривает. Не совсем отчетливо, но разговаривает, — тихо начала она. — Доктор сказал, девочки могут войти к нему по одной.
— Слава богу! — пробормотала Малка и двинулась к двери.
— Нет, — остановила ее мама. — Сначала он хочет видеть Дебору.
Старшая сестра окаменела.
— Это почему?
— Потому, что он так захотел, — непреклонным тоном повторила мама.
Было заметно, что Деборе и самой неловко от такого небрежения к семейной иерархии. Едва дыша, она осторожно отворила дверь и вошла в палату.
Она пробыла с отцом минут десять, после чего с ним повидались старшие дочери. Мы стояли в коридоре, и я спросил у Деборы, как он. Она пожала плечами.
— Ничего… — Она закусила губу, чтобы не расплакаться.
— В чем дело? Он все еще на тебя сердится?
Она покачала головой.
— Он… он просил у меня прощения.
Я ощутил прилив надежды. Быть может, со временем меня тоже ждет чудесное примирение.
Вышла из палаты Малка и ответила на мой вопрос, прежде чем я успел его задать:
— Дэниэл, тебя он видеть не хочет. Совсем.
— Но почему? — взмолился я.
— Говорит, его сын должен стать раввином. Как того требует Отец Вселенной.
При этих словах старшей сестры Дебора — спасибо ей! — крепко сжала мне руку. И тем спасла меня от разрыва сердца.
Было так странно… Всю дорогу из клиники мы с Деборой едва перекинулись парой слов. Я решил, что она молчит от тревоги за отца. Как я позднее узнал, то же самое она думала про меня. И все же нам так много надо было друг другу сказать! Поделиться сокровенными мыслями, которые мы не могли открыть никому другому. Это было наше тайное богатство. Несмотря на расстояние и перерыв в общении, которые разделяли нас в последние годы, мы оба знали, что ближе друг друга у нас никого не будет в жизни. Мы по-прежнему были лучшими друзьями.
К тому времени, как мы добрались до дома, я больше не мог выносить этой неизвестности. Я сделал нам по чашке чая с лимоном и сел напротив сестры.
— Деб, — осторожно начал я, — почему бы нам не поговорить по душам, как когда-то в детстве?
— Я бы тоже с радостью.
Тогда я спросил в лоб:
— Дебора, у тебя ребенок?
Не моргнув глазом она ответила:
— Да.
— Почему же ты мне не сказала, что у тебя есть муж?
Она поколебалась мгновение и ответила:
— Потому что у меня его нет.
Я был так поражен, что ничего больше не смог выговорить и решил, что она истолкует мое молчание как деликатный знак вопроса. Тактичное ожидание дальнейшей информации. Но она ничего не стала объяснять.
— Послушай, — выдал я наконец, — я не собираюсь читать мораль…
Она добела закусила губу.
— Хорошо, — сдался я, — не хочешь говорить…
— Нет, нет! — оборвала она. — Хочу, очень хочу. Только это очень тяжело.
— Ладно, — согласился я, — пей свой чай. Я тебя не тороплю. — На самом деле я сгорал от любопытства и не мог удержаться от вопроса: — Он был из кибуца?
Она помолчала, потом тихо ответила:
— Да, из кибуца.
— Ага, выходит, разговоры о «свободной любви» не такие уж выдумки?
Какой же я был шмук [41] ! Я ее по-настоящему обидел.
— Это не было банальной интрижкой, — сказала она, и глаза ее наполнились слезами. — Он служил в авиации. — Чуть слышно Дебора добавила: — Он погиб.
— О боже! — Я не мог подобрать нужных слов. — Вот ужас! Прости меня.
41
Недотепа (идиш).