Аутодафе
Шрифт:
— Нет. Спасибо.
— Тогда не буду вас беспокоить. Отдыхайте.
За мной приехали только минут через сорок, когда Пугало уже устало бороться с искушением опробовать остроту серпа на ближайшем цветке в кадке.
Солдат, служивший в гвардии Его Святейшества, оказался в чине лейтенанта. Его черная куртка была с серебряными пуговицами, а шпага украшена серебряной печатью Риапано. Он, как и я, являлся уроженцем Альбаланда, так как только моему народу была пожалована привилегия охранять Святой Престол. Светлоглазый господин коснулся пальцем остроносой шляпы с лиловым пером:
— Господин ван Нормайенн,
— Рад знакомству, лейтенант ван Лаут, — сказал я на родном языке, протягивая ему клинок.
Он взял его, внимательно и придирчиво изучил, особенно звездчатый сапфир на рукоятке, вернул мне:
— Все в порядке, страж. Я тоже рад знакомству с земляком. Как дела в Арденау?
21
В Риапано существует пять старых башен. Каждая из них защищает свой сектор святого города, и важность башни идет от большего к меньшему. Соответственно лейтенант Третьей башни — достаточно высокая должность в гвардии.
— Не был там уже два года, — с сожалением ответил я.
— А я пять лет. Идемте. Спасибо за сотрудничество, — поблагодарил он клерка.
— Наша компания всегда рада услужить вам, господа, — сказал тот на прощание.
На улице нас ожидало четверо гвардейцев верхом, а рядом стояли две оседланные лошади. Одна принадлежала лейтенанту, другую дали мне.
— Давно я не видел столько альбаландцев разом, — пробормотал я. — Не думал, что буду этому так чертовски рад.
— За стенами Риапано еще четыре сотни земляков, господин ван Нормайенн, — улыбнулся лейтенант.
Я был удивлен такой встречей и таким сопровождением. Можно было обойтись гораздо меньшим официозом, но мне грех жаловаться. Мы двинулись через улицы, все так же запруженные народом, однако это не мешало ехать достаточно быстро. Лиловые перья на остроклювых шляпах служили прекрасным пропуском, и нам без проблем уступали дорогу. Гвардию Папы в Ливетте уважали, благо было за что.
Пугало шло рядом с моим стременем с самыми серьезными намерениями — проникнуть за стены Риапано и посмотреть на то, как живет глава Церкви. Я глазел по сторонам, поражаясь, сколько же здесь народу.
На многих домах висели флаги, на балконах пестрели цветы, так что столпотворение, по крайней мере, было оправдано — город отмечал день святого покровителя, и празднования длились уже вторую неделю.
Толпа облаченных в белое горожан скандировала:
— Белые! Белые!
Улица Ди Прозеро оказалась забита возами с обожженным кирпичом, медленно двигавшимися в сторону самой грандиозной стройки века — собору Святого Петра.
— Придется в объезд, через Кожевную, — сказал лейтенант гвардейцев одному из своих солдат, и тот недовольно кивнул.
На Кожевной бесновалась сумасшедшая толстая старуха, потрясающая кулаками и надсадно орущая:
— Песьи дети! Христопродавцы! Али забыли о том, что Антихрист не дремлет?! Молитвой и постом надо бороться с дьяволом, а вы веселитесь, да упадет апокалипсис
Она орала это в лицо каждому, кто оказывался рядом, безумная, с раздробленным плечом и выступающими из-под одежды ребрами, перемолотыми тележным колесом. Прохожие, разумеется, никак на это не реагировали, никто из них не видел душу.
Она бросилась к нам, крича о том, что мы должны пасть с седел, пораженные божественной молнией, но, не добежав десяти ярдов, увидела мой кинжал и, крикнув:
— Нечестивый слуга дьявола уже среди вас! — поспешно скрылась в толпе, хотя я еще с минуту слышал ее крики, отражавшиеся от стен домов узкой улицы.
Пугало покрутило пальцем у виска, этот жест уже начал входить у него в привычку. Сумасшедшая душа была светлой, так что я не имел никаких прав ее преследовать и утихомирить.
Широкий мост через обмелевший Иберио связывал две части города между собой. С него уже был виден круглый замок Вещающего Ангела в излучине реки, идущие от него светло-коричневые стены Риапано, расходящиеся в разные стороны и теряющиеся за зонтичными елями, растущими здесь со времен первых крестовых походов. Над их вершинами торчали башни святого града, квадратные, с бело-золотыми флагами, реющими на ветру. Справа, на холме, сразу за пустырем, раньше бывшим императорским ипподромом, кипела грандиозная стройка.
Собор Святого Петра возводили уже триста лет, взамен древней церкви, стоявшей над могилой Петра, разрушенной во время старого землетрясения. Как говорили знающие люди, строительство стен и башен займет еще лет двести, и счастливы будут те, кто увидит здание в воплощенном виде и непостижимом величии. Сейчас были готовы четыре возвышающиеся над городом колокольни, центральный неф, над которым совсем недавно положили крышу, и папские гроты — грандиозное подземелье-усыпальница, выстроенное над кладбищем, где вместе с Папами упокоился и Петр, чья могила считалась краеугольным камнем всего строения.
За те двенадцать лет, что я не был в Ливетте, собор значительно вырос в размерах и сейчас уже превышал по высоте все виденные мной до этого. Работа не прекращалась ни на минуту, она продолжалась и днем, и ночью, а деньги на величайшее сооружение в истории человечества стекались в Ливетту со всего мира. Прежний Папа объявил, что все, кто пожертвуют на благое дело, будут спасены и прощены, а с учетом того, что грешнику нас каждый первый и мало кто желает отправиться в адское пекло, монеты на постройку жертвовали многие. И бедняки, и богатеи. Кто медяк, кто тысячу флотолийских флоринов. Крестьяне и князья не скупились, стройка двигалась вперед с максимально возможной скоростью, но конца и края ей видно не было.
Проповедник с Гертрудой как-то пытались подсчитать, какие суммы, переводимые через «Фабьен Клеменз и сыновья», оседают в карманах клириков и которая часть из них идет на собор, но, кроме предположений, ничего высказать так и не смогли.
Гремя барабанами и размахивая алыми флагами, вдоль набережной двигалась толпа людей, вопя:
— Красные! Красные!
— Квильчио? — поинтересовался я у лейтенанта.
— В точку. Вчера был полуфинал, и два района друг друга чуть не поубивали. А завтра финал. Безумная игра и никакой красоты. Сплошная свалка с мордобоем, в которой мне, как чужестранцу, никогда не разобраться.