Авантюрист и любовник Сидней Рейли
Шрифт:
Вернулся капитан.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Винченцо. — Договорились?
— Этот человек вас проведет.
— Сегодня? Да говорите скорее, голубчик, не томите душу!
— Послезавтра!
— Но это невозможно! Курьер не будет ждать столько дней!
— Раньше вы все равно не сможете подняться на ноги и тем более осилить весь путь, — возразил Ростовцев.
Алексей Петрович был прав. Ничего другого не оставалось, как подчиниться обстоятельствам.
«В ночь с 28 на 29 сентября четверо контрабандистов
(«Известия», октябрь 1925 года.)
«На границе, близ деревни Ала-Кюль, инсценирована перестрелка, шум, разыграна сцена, будто бы Рейли и его сопровождающие наткнулись на заставу и в завязавшейся перестрелке убиты».
(Из книги Л. Никулина «Мертвая зыбь».)
«Вспоминая про инсценировку, Петров начисто обходил молчанием свою собственную роль в ней и объясняет происхождение только одного «трупа» — роль «трупа» играл «двойник» Рейли, облитый заранее приготовленной кровью. Финская стража с той стороны (метрах в двухстах) наблюдала за всей перестрелкой и последующим «опознанием» трупа при свете автомобильных фар… Интересно бы знать, кто были те трое, которые одолжили свои трупы пограничникам для инсценировки?..»
(Из очерка Р. Пименова «Как я искал шпиона Рейли».)
Дорожный баул был набит так плотно, что ремни затянулись с трудом. Туда вошло многое из того, чем разжился Массино в России. В чертежном тубусе лежали плотно скатанные рулоном пожелтевшие от времени рисунки (Петренко клялся и божился, что два-три из них принадлежат Рембрандту, но правда ли это, выяснится только за границей), толстенькой колбасой были увязаны римские золотые и медные монеты, в отдельном свертке хранились предметы культа, в том числе трехстворчатый образ Богоматери семнадцатого века, змеей извивалась массивная золотая цепь, в жестяной коробке из-под леденцов «Ландрин» позвякивали кольца и перстни… Все остальное Массино нес на себе: камушки были вшиты под подкладку, а самые мелкие он суеверно спрятал в ботинки под стельки — повезло же в Мюнхене в пятнадцатом году, авось пронесет и сейчас…
Ростовцев был молчалив и сосредоточен, словно бы сам собирался на рандеву с мифическим курьером великого князя. Поездом они доехали до станции Парголово. На перроне уже ждал человек в пограничной форме.
— Здорово, Алексей, — он крепко пожал руку бывшему белому капитану и цепко осмотрел Мас-сино. — С нами пойдет еще один гражданин.
— Но позвольте… — запротестовал было Винченцо, однако пограничник прервал его:
— Мы договорились с ним заранее. Так что желаете вы или нет…
Массино решил не спорить. Главное — пусть переведут, а уж сколько будет попутчиков, все равно. Простился с Ростовцевым и по знаку Деревщи-кова — так назвался проводник — сел на телегу, где уже ждал, нахохлившись,
Колея была размыта дождями, сильно трясло. Винченцо терпел, прижимая к груди заветный баул. Снова разболелась голова.
Деревщиков чмокал губами, понукал лошадь, но та ничуть не ускоряла шаг. Ехали молча, как на похоронах. Наконец проводник нарушил молчание:
— Слезайте. Дальше идем пешком.
Он бросил поводья, и лошадка, как ученая собака, сразу же затрусила обратно.
Идти было трудно, ноги разъезжались в грязи. Массино ощущал тошноту, хотелось отойти в кусты и вырвать, но он понимал, что это невозможно.
— Сейчас выйдем на берег, — тихо сказал Деревщиков. — Там нас встретит финский друг. Он переправит вас на другой берег. Давайте деньги.
Массино и неизвестный попутчик расплатились. Где-то невдалеке слышался уже плеск речной воды.
Ване Извекову выпало идти в дозор со старым солдатом Василием Черновым. Но у Чернова так схватило живот, что его пришлось увезти на станцию. Василий сильно стонал, и Ваня боялся, как бы он не помер по дороге. Путь-то неблизкий до Парголова — семнадцать верст… Чернова увезли, а Извекову дали напарника, такого же зеленого новичка, как он сам. Но Ваня держался бывалым воином и свысока поучал Куделина:
— Ты как, Сашко, винтовку повесил? Неправильно… Вдруг лазутчик аль шпион ползет… Пока ты расчухаешь, что к чему, он уже к нам в тыл проникнет…
— Ага, — виновато шмыгал носом Куделин и вешал оружие на плечо, как полагается. — Мы ж непривычные…
Болтать в дозоре запрещалось уставом, но ехать верхом и словом не перекинуться было и скучно, и боязно, поэтому разговор продолжался.
— Ничего, обвыкнешься… Тут, на кордоне, чему только не обучишься! — Извеков придержал Орлика, чтобы Сашко ехал рядом. — Лазутчик — он не дурак. И следы путает, и коровьи копыта на ноги надевает, и задом наперед ходит… Но мы ученые… Из каких местов сам будешь?
— Тамбовские мы…
— А я курский. Деревня Покровское Щигровского уезда… Слыхал?
— Не-а, — Куделин пристыженно шмыгнул носом. — Я, окромя нашей деревни да Тамбова, нигде не бывал. Ну, еще в Ленинграде… Только не видел ничего, потому как ночью привезли и ночью увезли…
— М-да… Темный ты, как я погляжу, — снисходительно откликался Извеков. — Деревенский, а на лошади кулем сидишь… Тс-с-с… Слышишь?
— Вода журчит…
— «Вода-а»! — передразнил Ваня. — Это река, Сестра называется.
— Чудное имя…
— Ничуть не чудное. Граница тут. С этой стороны — мы, а на том берегу — финляндцы. Народ они ничего, смирные, работящие… Трепать языком не любят… И ты никому ни слова, понял? А то нехотя какую-нибудь военную тайну расскажешь. Бдительность и еще раз она же. Болтун — находка для шпиона. Слыхал такую поговорку?
— Ага…
— Заагакал… Отвечай четко, по уставу: так точно, есть, служу Советской родине! Тс-с-с… Слышишь?
— Река Сестра журчит…
— Сам ты журчишь, — сердито оборвал напарника Ваня. — Голоса… Люди идут.