Авантюрист поневоле
Шрифт:
Когда Виктора ввели в трюм, он почувствовал себя словно актёром, внезапно оказавшимся на сцене зловещего театра, где каждая реплика была уже давно написана — только вот сценария ему никто не дал. Взгляды заключённых упали на него, как тяжёлая, пыльная вуаль, от чего ему стало ещё холоднее. Сначала он не понимал, почему всё вокруг затихло, будто кто-то выключил звук на пульте управления. Но вскоре, когда глаза привыкли к полумраку, он заметил, что все обитатели тюремного трюма уставились на него, как на главную звезду спектакля — только вот роли в этом спектакле они исполняли без репетиций и дублей.
Никто не произнёс ни слова, но
Когда массивная дверь камеры с болезненным скрежетом закрылась за ним, Виктор невольно вздрогнул. Этот мрачный и холодный трюм словно прошептал ему: «Добро пожаловать, наслаждайся своим пребыванием». Заключённые смотрели на него с таким пристальным вниманием, что даже вежливое «Здравствуйте» могло бы стать началом чего-то весьма неприятного. Слабый свет магических рун, проникающий через решётки, создавал атмосферу, где каждая тень казалась живой, зловеще подмигивая, словно собиралась пожаловаться на свою тяжёлую судьбу.
Из глубин трюма доносились приглушённые перешёптывания и таинственные звуки. Заключённые, изнурённые долгим заточением, переговаривались, как будто были частью какого-то заговора. Каждый из них поглядывал на Виктора, как на возможного спасителя или, что вероятнее, на очередную жертву судьбы. В их глазах отражались легенды об Артуре Извороте — имени, которое давно превратилось в миф. А теперь перед ними стоял человек, которого они приняли за него. Напряжение в трюме достигло такой степени, что даже заколдованное стекло могло бы лопнуть от одного неверного взгляда.
Единственной, кто сохраняла молчание и не участвовала в общем шёпоте, была рыжеволосая девушка с повязкой на глазу. Она сидела в углу, погружённая в свои мысли, лишь изредка бросая взгляд на Виктора.
— Это не к добру, — прошипела Лира, обращаясь к своему капитану, но Гаррик лишь отмахнулся. Его мозг усиленно работал, и спустя несколько минут он наконец ухмыльнулся, обратившись к Лире: — Всё идёт как нельзя лучше. Теперь никто не подумает на нас. Все будут считать, что это сделал он!
Глава 6 Побег
Не успел Тюрин освоиться в своей новой камере, как мир вокруг него начал демонстрировать странности, которые он мог бы описать разве что как издевательство над его последними каплями здравого смысла. В начале, что-то неуловимо изменилось — то ли запах стал резче, то ли воздух сгустился, словно напоминая о том, что где-то существует целый арсенал способов сделать его жизнь ещё более несносной. Он ощутил легкое покалывание в ногах. Следом раздался звук — нечто среднее между ворчанием голодного тролля и тем скрипом, который возникает, когда старое дерево решает, что ему пора прилечь.
Если бы Тюрин был немного более подкован в вопросах магии и межпространственных путешествий, он, возможно, почувствовал бы благоговейный трепет перед тем, как корабль погружался в Межмировой Океан. Но Витя, будучи скромным обывателем, вместо этого ощутил вполне земное, вполне человеческое беспокойство. Это было похоже на ощущение, когда вам вдруг предлагают отведать жабьих лапок, уверяя, что это просто экзотический вид курицы.
Сначала корабль начал странно тянуться и растягиваться, словно был сделан из резины.
По спине Виктора пробежал холодок. Это был тот самый момент, когда реальность, словно капризная дама, решила взять отпуск, оставив после себя черновой набросок. Воздух в камере стал густым, как дешёвый суп, которым кормят в тавернах, чья репутация оставляет желать лучшего. Звуки вокруг изменились. Скрип корабля начал напоминать стон древнего существа, которому явно было не по душе, что его разбудили от векового сна. Казалось, что стены камеры могут исчезнуть, стоит только прищуриться и присмотреться повнимательнее. Где-то вдалеке раздался странный звук, как будто по мрачному заливу прокатилась волна. Но это была не просто волна — в её голосе слышалось что-то древнее, злое, то, что должно было остаться в глубинах, но внезапно решило выбраться наружу.
Корабль, словно отдавшийся на волю обстоятельств, погружался в иное измерение, где понятия «верх» и «низ» имели примерно столько же смысла, сколько и выбор цвета носков в темноте. Погружался туда, где другие миры плавали, словно обрывки бумаги в чашке с недопитым чаем.
Когда судно наконец замерло, Тюрин сел на койку и начал приходить в себя. Остальные заключённые, поначалу с любопытством наблюдавшие за ним, утратили интерес так быстро, словно им предложили наблюдать за тем, как сохнет краска. Их шёпоты стихли, и они вернулись к своим мрачным делам, как если бы Витя был всего лишь частью унылого пейзажа, не заслуживающего внимания.
Виктор тяжело вздохнул, пытаясь привести мысли в порядок. Всё, что произошло с ним с момента пробуждения в той странной темнице, казалось нелепым, как если бы кто-то перемешал все страницы его жизни, добавив на обложку кляксы от чернильницы. «Другой мир?» — эта мысль всплыла в его сознании, как мыльный пузырь, готовый вот-вот лопнуть, оставив после себя лишь тонкую плёнку неприятной правды. Но чем больше он размышлял, тем более правдоподобной казалась эта идея.
«Что, если я действительно в другом мире?» — думал он бросив взгляд на существо в соседней камере. Это странное создание, размерами напоминавшее шкаф средней паршивости, выглядело так, будто эволюция забыла про него на полпути и решила вернуться только для того, чтобы сделать всё наперекосяк. Кожаные складки свисали с его тела, как занавески, пережившие не одно нашествие моли. Кожа имела оттенок грязного болотного зелёного, что создавало впечатление, будто его только что вытащили из глубин какой-то особенно зловонной трясины.
Голова существа была, по меньшей мере, загадочной. Во-первых, её форма напоминала нечто среднее между футбольным мячом и тыквой, но той тыквой, которую выбрали для Хэллоуина только потому, что она больше никуда не годилась. Маленькие, как пуговицы, глазки, цвета слабозаваренного чая, таращились на Виктора с выражением странного и слегка тревожного интереса. Эти глаза, казалось, могли одновременно видеть в четырёх разных направлениях, но при этом не были уверены, какой из них на самом деле правильный.