Авантюрист
Шрифт:
Судьба приготовила мне неприятный сюрприз. Это был не бастард; смазливый мужчина лет двадцати пяти, черноволосый, с манерным лицом избалованного дамского любимца, прямо-таки на лбу написано — «комедиант»…
Я сжал зубы. Под пологом второй повозки возились тени; мне слишком не хотелось верить в ошибку, потому я оскалился:
— Где хозяин? Живо!
Комедиант привык, по-видимому, к внезапным появлениям всякого рода самодуров. Слово «власть» не было для него пустым звуком, а потому он поспешно изобразил поклон и даже изящно махнул молотком —
— Там, благородный господин, в повозке… Мы всего лишь смиренные комедианты. Мы исправно платим налоги…
Я оттолкнул его — в конце концов его не было среди обидчиков Аланы — и грубо рванул занавеску, прикрывающую вход под размалёванный полог.
Затрещала, разрываясь, ткань. Охнула за моей спиной Танталь — как, и она взобралась на подмостки? Без посторонней помощи?..
Здесь было темно и душно, пахло потом и, кажется, пудрой; взвизгнула, прикрываясь, какая-то полуголая дамочка, я хищно обернулся к ней, ожидая увидеть томную красавицу, не так давно приглашавшую меня на представление.
Меня схватили за плечо:
— Позвольте! По какому праву?!
Я обернулся.
Нет, я никогда его не видел. Это не он, это не его я мечтал поймать и доставить в замок; даже полумрак, даже нарисованные на лице морщины не могли сбить меня с толку. Это не он.
— Сейчас объясню, по какому праву! — рявкнул я, уже не сдерживая злобы. Комедианты представлялись мне обманщиками, насмешниками, сознательно решившими надо мной поиздеваться. Кажется, та девица в тёмном уголке уже хихикает: что, благородный господин, обознался?!
— Сейчас я объясню, — прорычал я, давясь густым запахом грима. — Кто предводитель? Ко мне!
Кажется, кто-то всхлипнул.
— Я предводитель, — медленно сказал тот, что был загримирован под старика. На самом деле ему было лет сорок с небольшим.
Возбуждённо гудела толпа. Со всех сторон сбегались новые зеваки — наверное, никакое представление не привлекает так, как настоящая драка. Настоящее унижение. Настоящее насилие, без игры.
— Чем мы провинились, господин?
При дневном свете грим на лице предводителя казался уродливой маской.
Я ещё не знал, чем они провинились. Наверное, тем, что комедианты; все комедианты одинаковы, то, что случилось с Аланой, могло произойти и с другой девочкой, и под этим самым, надорванным мною пологом…
— Господин, у нас есть грамота… позволяющая играть… в городах и посёлках… мы платим налоги, мы…
— Бариан, — сказали у меня за плечом. Вроде бы незнакомый голос; только секунду спустя я понял, что говорит Танталь.
Предводитель вздрогнул. С трудом оторвал взгляд от моего лица и глянул мне за спину.
— Бариан, — повторила Танталь с каким-то не то смешком, не то всхлипом. — Привет.
Покрытое гримом лицо несколько мгновений пребывало в неподвижности. Потом я увидел, как подведённые белым глаза раскрываются, явно собираясь вылезти из орбит.
— Ты?!
Ночевали комедианты
Танталь и тот, кого она звала Барианом, допоздна сидели в большом зале перед камином; прочие члены труппы примостились на тюфяках, милостиво выданных Итером, время от времени кто-нибудь из них просыпался, поднимался на локте, пытаясь сообразить, куда попал; потом, убедившись, что сон продолжается, с блаженной улыбкой валился обратно.
— Да, дела… ну, сама видишь. Из фарсов играем только «Рогатого мужа», и то… — Бариан, небрежно отмытый от грима, грустно усмехнулся. — Муха вырос… И я ведь в этой роли… не Мастер Фло. И Динка… — Он оглянулся на дамочку, сладко дремлющую на своём тюфяке, и закончил шёпотом: — И Динка — не ты. Так-то…
Я приблизился, стараясь ступать потише, но Бариан всё равно вздрогнул. Он боялся меня; моё явление в грохоте молний, с руганью и обрыванием полога не прошло даром. Бродячая бесправная жизнь приучила его бояться всякого, кто хоть чуточку сильнее. Правило, хранящее маленькую жизнь комедианта…
— Сядьте, Ретано, — сказала Танталь, не глядя на меня. — Вот, с этим человеком… мы проехали… неважно сколько. Сколько лет, сколько дорог… Может быть, и я бы сейчас…
Она смотрела в огонь. Она была не похожа на саму себя, потому что выразительное лицо её разом утратило всю свою жёсткость. На глазах то и дело показывались слёзы — уж чем-чем, а сентиментальностью Танталь не отличалась никогда…
И всё же вообразить её в повозке… в компании хотя бы и этого Бариана…
— Я пойду спать, — извиняющимся тоном пробормотал комедиант. Моё присутствие угнетало его; Танталь, не глядя, поймала его за руку:
— Сиди…
Он вздохнул:
— Динка… мы её на комедийные роли брали, а подросла — глядим, героиня… И хорошо, потому как Гезина к тому времени уже замуж вышла… Смеяться будешь, Танталь, — за лавочника!..
Он осёкся. Поёрзал, зябко повёл плечами:
— Нет, я пойду, пожалуй… Господину Рекотарсу… Благодарствие за гостеприимство, но господину неинтересно ведь слушать, о чём это я тут болтаю…
— Если господину неинтересно — господин уйдёт, — холодно сообщила Танталь. Меня передёрнуло — всё это, конечно, трогательно, но Танталь забывается. Всякому панибратству есть предел…
Я развернулся и пошёл прочь, всем своим видом показывая, что болтовня комедианта и комедиантки не может меня оскорбить. На пороге зала обнаружился запыхавшийся Итер:
— Господин Ретано… Там… госпожа Алана… вроде как бредит.
…Она лежала, скинув одеяла, сбив в кучу простыни; яркий свет упал ей на лицо, но она не проснулась. Ресницы были плотно зажмурены, бледный рот искривился, будто в припадке; я сел рядом, схватил её руку, беспомощно огляделся, не зная, чем помочь.
— Не надо, — бормотала она сквозь зубы. — Там… трясина… не на… не надо!..