Авария, дочь мента (сборник)
Шрифт:
Уютно светились окна домов. На улице все собирался и никак не мог собраться дождь. С детской площадки между домами вдруг раздался истошный девчоночий визг – Николаев резко обернулся, – и тотчас девчонка захохотала во весь голос.
Николаев подошел ближе, присматриваясь. На низкой скамейке около песочницы тусовалась команда металлистов. Девочка с большой нотной папкой свернула с улицы, срезая дорогу через площадку, но, заметив компанию, опасливо обогнула ее по дорожке.
В компании шел треп, рыжая девчонка, увешанная железными бляхами, как породистый пес, тыкала пальцем, торчащим из обрезанной перчатки, толстяка в кожаном картузе:
– Толстый, а толстый…
– Отста-ань…
– Толстый, а почему ты такой толстый?
– Ну, отста-ань…
– Нет, толстый, тебя кормили много, да?
Двое напевали что-то забойное, отстукивая ритм по коленкам:
– Та-тата-тата! Тата-та! Нет, здесь так: та-та…
– Да не: тата-та-та…
– Смотри, – вдруг коротко, напряженно сказала девчонка.
Все разом обернулись, замолчав: к площадке неторопливо приближались возникшие из серой ненастной темени квадратные парни. Один бесцеремонно наклонил толстяка, глянул на замысловатый рисунок на спине, похлопал по плечу:
– Металл?
– А чего? – толстяк попытался встать.
– Сиди, сиди, – остановил его квадратный. И вдруг резко ударил его крюком снизу. Толстяк перевалился через скамейку, картуз покатился в кусты.
Другой схватил значок на груди у девчонки.
– Чего… Отвали, – девчонка отбросила его руку, но квадратный ударил ее тыльной стороной ладони по лицу. Ослепленная девчонка отлетела в песочницу, закрывая лицо руками. Из разбитого носа хлынула кровь.
– Эй, парни! – Николаев шагнул вперед. – Вы что, озверели? Что они вам сделали?
Квадратные обернули к нему одинаковые серые, безо всякого выражения лица, быстро глянули ему за спину и вокруг – один или кто-то еще на подходе? Тот, который ударил девчонку, так же взялся за значок у него на куртке:
– Ну, дядя, несолидно…
Николаев сбил захват, увернулся от кулака, отскочил, крикнул:
– Сержант!
Милицейский сержант, шествующий по другой стороне улицы, неторопливо свернул за угол.
На Николаева бросились сразу трое. Он был не слабее любого из них, но он с ними дрался, а они – работали, именно работали, уверенно, профессионально, без лишних движений, крепко стоя на мощных ногах. Николаев упал, покатился по песку, его догоняли, били ногами, он сумел-таки встать, выхватил из внутреннего кармана дубинку:
– А-а, суки! – с размаху достал одного по плечу, тот с повисшей плетью рукой согнулся и ушел куда-то в темноту.
Девчонка вдруг пронзительно, как звереныш, завизжала, бросилась на квадратных и вцепилась одному зубами в руку. Тот бил ее по голове, пытаясь отодрать, взвыл сам, рванул руку – ноги девчонки оторвались от земли, она повисла на зубах, как собачонка, – раскрутил и отбросил в сторону.
Открылось окно ближнего дома, мужской голос крикнул:
– А ну, кончай! Милицию вызову! Каждый день!
Квадратные растворились в темноте. Избитые ребята поднимались с земли, отряхивались, толстяк искал свой кожаный картуз, потерянный в драке.
Николаев в бешенстве кинулся к сержанту, который царственно возник из-за угла.
– Ты что, сержант, ослеп?!
Тот обратил к нему невозмутимое лицо:
– В чем дело?
– Как фамилия? Из какого отделения?
– Что? А ну, документы предъявить! – рявкнул сержант. – Быстро!
– Сейчас… Я тебе предъявлю, сволочь… – Николаев полез в карман за удостоверением.
– Пойдем, – сзади подскочила девчонка, схватила Николаева за рукав, потащила от сержанта. – Не связывайся!
– Четвертый! – сержант демонстративно поднес к губам рацию. – Четвертый, я седьмой… Сейчас узнаешь из какого, – кивнул он Николаеву.
– Ну, пойдем! – девчонка изо всех сил тянула Николаева в сторону.
– Пойди проспись! – насмешливо крикнул вслед сержант.
Николаев рванул было к нему, но девчонка повисла на плече.
– Стрелять таких надо! – заорал он. – Ментура!
Один из ребят провел их к двухэтажному обшарпанному клоповнику на задворках Арбата, открыл дверь своим ключом, и все вошли в длинный, заставленный старой мебелью, тускло освещенный коридор коммуналки. Из ближней комнаты выполз мужик в трусах и жеваной майке.
– А-а… – удовлетворенно протянул он, зевая и оглядывая растерзанную компанию. – Жалко, что мало. Я бы еще добавил.
– Заткнись, череп, – брезгливо бросил парень. Он включил свет в ванной, ребята принялись отмываться от грязи и крови, теснясь вокруг железного умывальника.
Николаев осмотрел себя в рябом треснутом зеркале: потери, в общем, были небольшие – ссадина на виске и разбитая губа. Обычное после драки напряжение ушло, теперь была усталость и безысходная тоска. По сути, эта рыжая девчонка спасла его: уличная драка, сопротивление милиции – верное увольнение. А если бы нашли трубу с оплеткой, могло кончиться еще хуже…
– Сломали, гадство, – сказала девчонка, ощупывая нос. – Теперь с горбом будет…
– А ты держи, чтоб правильно срослось, – посоветовал толстяк.
– За что они вас? – спросил Николаев.
– Пойди, спроси.
– В Подольске фестиваль, гадство, а я с таким рулем… Вообще!
– Во фишка! Я тащусь! – с восторгом сказал толстяк, разглядывая в зеркале багровый кровоподтек под глазом.
– А кто они вообще? – спросил Николаев.
– А-а, как собак нерезаных, – ответил парнишка-хозяин.
– «Ленинцы», наверное. Или «Отечество», – сказал толстяк.
– Хоть домой не ходи, – сказал третий парень. – Отец добьет.
– А ты чего полез? – спросил хозяин.