Авария
Шрифт:
— В Соединенных Штатах родители прогульщиков платят крупные штрафы. А недавно мужа и жену посадили в тюрьму за прогулы дочери. Неплохо бы перенять опыт, как вы думаете?
Николаев ерзал на стуле, ощущая на себе взгляды родителей. Неловко вытер пот со лба, глянул на дочь — Валерка, свободно откинувшись на спинку, невозмутимо, даже с интересом слушала директора.
— Но когда ее нет, по крайней мере в классе спокойно. А во время своих нечастых визитов к нам она беспрерывно провоцирует конфликты. А учителя, между прочим, не роботы. И когда их методично, день за днем, доводят — они срываются. Поведение вашей дочери не просто вызывающее — хамское! Никаких авторитетов, никаких возрастных барьеров! Учительницу истории она недавно назвала «старой дурой».
— А ее трогает мой хаер? — надменно спросила Валерка.
— Хаер — перевожу для непосвященных — это прическа, — объяснил директор родителям. — Твой хаер никого не трогает! Просто есть элементарные нормы человеческого общения! Если ты оскорбишь кого-то на улице, человек может вызвать милицию. Только учителя у нас беззащитны…
— А товарищ Николаев сам в милиции работает, — сказала классная.
Николаев даже зажмурился от кромешного стыда.
— Вот как? Так что давайте вместе решать, как нам жить дальше. Как нам всем… мирно сосуществовать, не прибегая к крайним административным мерам, — закончил директор.
— Хватит нас пугать, — сказал Кирилл. — Мы давно предлагали собраться и все решить.
— Ты встань.
— Я встану. — Кирилл нехотя, вальяжно поднялся.
Мужчина с красными усталыми глазами, сидящий рядом с Николаевым, тревожно глянул на сына.
— Дело не в волосах, — продолжал Кирилл. — Не надо нас упрощать. И не надо путать следствия с причинами. Дело в том, что нас многое в школе не устраивает…
— Например?
— Например, некоторые учителя…
— И что ты предлагаешь?
— Я попросил бы не перебивать меня, — раздельно сказал Кирилл. — Я сам скажу все, что найду нужным. Мы предлагаем ввести в старших классах полноправное самоуправление учебным процессом.
— Какое самоуправление? — вскочила вдруг классная. — Вы безжалостные! Безжалостные! Как вы можете управлять?
— Это эмоции, — поморщился Кирилл. — Некоторые учителя начали преподавать еще в период культа личности, благополучно работали во времена Хрущева и Брежнева. Вы считаете, эти люди способны проводить перестройку в школе?
— Рабочие директоров выбирают, — крикнул Киселев, — а мы нормальных учителей выбрать не можем?
Родители зашумели.
— Может, и родителей будете выбирать? — ехидно спросил отец Киселева.
— А неплохо бы, — буркнул тот.
Николаев оглянулся на мрачного Киселева-старшего и почувствовал некоторое облегчение — он был не одинок в родительском лагере.
— Выбирать! Додумались! — возмущенно гудели родители.
— Доучитесь сначала!
— Воспитателей в детском саду тоже выбирать будут?
— Общее собрание младшей группы!
— А почему кто-то, — повысил голос Кирилл, — вы или они, — он указал на учителей, — должен решать за нас: как нам жить, что нам делать, о чем нам думать?
— Да потому что мы прожили больше! — крикнул Киселев-старший. — И видели больше, и опыт, слава богу, какой-то имеем…
— Видите ли, — раздельно сказал Кирилл, поднимая пальцы щепотью, — Дело в том…
— Извини, прерву, — встал сосед Николаева. — Я должен сказать, что я с этим демагогом дома не справляюсь, — кивнул он на сына, — У меня восемь операций в день, я газету прочитать не успеваю — строчки прыгают… Извините. — Он виновато развел руками и сел.
— Я могу продолжать? — спросил Кирилл, — Спасибо… Так вот, дело в том, что ваш опыт относится к другому историческому периоду. Если бы мы жили двадцать лет назад, мы бы, безусловно, воспользовались вашими советами…
Родительская половина класса взорвалась, заговорили все разом. Николаев растерянно смотрел на дочь, на ее одноклассников, на иронически улыбающегося директора, на бушующих родителей…
Они шли домой вдвоем с Валеркой по тихой вечерней улице. От земли тянуло холодом, бурно начавшаяся весна вдруг замедлила ход, деревья до сих пор стояли без листвы. Колесо времен года будто бы замерло в критической точке, решая, куда дальше — к лету или назад.
Дочь невозмутимо шагала рядом, сунув руки в карманы куртки. Николаев понимал, что надо как-то реагировать на услышанное сегодня в классе, ругаться, воспитывать, но боялся порвать ниточку, связавшую его с дочерью. Они вышли из класса как два заговорщика — все должно было остаться тайной для матери.
— А что, историчка действительно дура? — на всякий случай спросил он.
— Да нет, — пожала плечами Валерка. — Просто реликт брежневской эпохи.
— Вот как… — растерялся Николаев. — Все равно, зачем обзываться?..
— А этот, длинный — неглупый парень, — осторожно сказал он через несколько шагов.
— Кирилл-то? — Валерка сунула в рот жвачку. — Ничего… Говорит только много.
— А у тебя… это… — смутился Николаев, — мальчик в классе есть?
— А?.. Пухлый. Ну сидел рядом.
— И что же у вас… любовь? — неловко улыбнулся Николаев.
— Чего-о? — Валерка остановилась, хлопнула себя по коленям и дико заржала на всю улицу. — Ну, придумал словечко!.. Так, тусуемся вместе…
Дома Валерка не ушла, как обычно, в свою комнату, задержалась на кухне, и на Николаева напал вдруг приступ красноречия. Он вспоминал смешные случаи, из службы, нещадно привирая и придумывая на ходу, чтобы было смешнее.