Аватара
Шрифт:
— Нет, — сказал он. — Более того, не посмею попробовать вновь. Это грозит привыканием… меня ждет лишь привыкание и безумие. Тебя же… — он пожал плечами. — Помнишь «Рубаи»?
— Я слыхала о Хайяме, — отвечала Джоэль, — но у меня не было времени его прочесть.
Он процитировал:
Не век душе в сей плоти жизнь вести, Открыты ей к Всевышнему пути. Ну разве не позор, ну разве не позор, скажите, Ей в этом прахе по земле брести?Она кивнула:
— Старик был прав.
— Как и тебе, Джоэль?
— Не забывай, у меня есть и коллеги, пусть их немного. Я учу их… — Джоэль умолкла, перегнулась через стол и сказала с особой заботой:
— А как насчет нас с тобой? Мы будем сотрудничать. Ты достаточно силен, чтобы продолжать работу, я не сомневаюсь в этом. Но в нашей личной жизни… что будет для тебя лучше?
— А для тебя? Давай решим сперва это.
— Как ты хочешь, Эрик. Я с радостью буду твоей женой, любовницей, кем угодно. — Он молчал. Подыскивает слова, решила она, которые не ранили бы ее. И не находил их.
— Ты говоришь так, как будто тебе все равно, — сказал он. — Ты будешь обращаться со мной хорошо, потому что для тебя это не очень существенно. — Он поднял ладонь, чтобы остановить ее. — О, я не сомневаюсь, что ты получаешь некоторое удовольствие от жизни и общения со мной, во всяком случае я помогу заполнить часы, которые ты вынуждена проводить вне связи с машиной… Ну а потом ты со своими приятелями зайдешь настолько далеко, что у тебя не останется времени для детских игр.
— Я люблю тебя, — запротестовала Джоэль, заплакав. Эрик вздохнул.
— Я верю тебе. Дело в том, что рядом с этим величием любовь не очень-то важна сама по себе. Я всегда знал себе цену. Но — зови это гордостью, предрассудком, упрямством, как хочешь — я не могу быть твоей собачкой.
Он поднялся.
— Мы, конечно, будем поддерживать прекрасные отношения, пока я не отправлюсь домой. А сегодня, пока я еще кое-что чувствую к своей девушке, мне хочется попрощаться с ней.
Джоэль приникла к нему. Он обнимал ее, а она плакала. Но наконец она поцеловала его, взяв себя в руки.
— Подсоединись на какое-то время, — посоветовал он.
— Хорошо, — отвечала Джоэль. — Спасибо за заботу.
Эрик вышел, к вечеру похолодало. Джоэль, стоя в дверях, махала ему. Но он не обернулся… чтобы не видеть, что дверь за ней закроется так быстро.
Глава 24
По вполне понятным причинам к новоприбывшим было приковано большое внимание на «Чинуке». И поэтому Вейзенберга не удивило, когда Руэда Суарес остановил его, предложив выпить перед обедом. Входя в назначенное время в каюту, инженер услышал народную песню андийских нагорий и заметил на экране страницу стихов.
Руэда поймал его взгляд.
— Гарсиа Лорка, — пояснил перуанец. — Приятно видеть, что здешний банк данных прекрасно укомплектован: есть все мои любимцы: Лорка, Неруда, Сервантес… буквально все, не говоря уже о музыке.
— Все-таки, как и вы, мы намеревались несколько лет находиться вдали от дома, — отвечал Вейзенберг. — Более того, подобно вам же самим, надеялись познакомить нелюдей с человеческой культурой.
— Несколько лет… в вашем возрасте, сэр? Разве вы не женаты?
— Да, у нас пятеро хороших детей. Младший поступил в университет, остальные уже полностью самостоятельны. Сара намеревалась отправиться в экспедицию квартирмейстером. Но, когда нам пришлось спешно собираться, я, конечно, не позволил ей этого сделать, — Вейзенберг нервно хихикнул. — Точнее говоря, я не стал ничего говорить ей — просто сбежал, оставив записку — лучший путь к отступлению, чтобы прикрыться ею, когда Сара рассердится.
— Понятно. Прошу вас, садитесь. Чего вам налить? Здесь у меня есть все что угодно.
— Тогда шотландского виски. Чистого. Терпеть не могу воды. — Вейзенберг согнулся, опускаясь в кресло. Налив виски, Руэда уселся напротив.
— Я решил, что нам следует чуточку познакомиться поближе, — начал хозяин. — Через сорок часов мы окажемся возле Т-машины, и только Господь знает, что будет дальше. Если замысел Дэниэла удастся и мы достигнем Беты, нам все равно предстоит долгий тяжелый труд. Если же нет, нашу жизнь ждет крайняя опасность. Следует заранее уяснить, в чем именно мы можем положиться друг на друга. Потом… быть может, вы сумеете подыскать для меня дело? Я чувствую себя бесполезным, волнуюсь и пью слишком много, — проговорил он с кислой улыбкой. — Фрида могла бы занять меня, но она исследует новых мужчин.
Вейзенберг глотнул припахивающую дымком жидкость.
— А не можете ли вы попросить работу у шкипера?
— Мне не хочется взваливать на его плечи лишнюю тяжесть. К тому же вы у нас главный технический специалист. Быть может, вы намекнете мне, что предложить ему, понимаете? Мы с вами можем понять друг друга лучше других. Я слышал, что вы провели не один год в Перу, работая на «Авентюрерос».
Вейзенберг кивнул:
— Я изучал ядерную технику в Лиме. Тогда на Деметре ее не преподавали. А потом поступил на работу в вашу компанию. Вот так я привязался к космосу. Но я любил и сам город, он прекрасен и подарил мне чудесные воспоминания. Я был там во время подписания Обетования.
— А почему вы вернулись? Вы можете сказать об этом?
— О, в основном из-за родителей. Нелегко одному работать на планете, хотя семья подбадривала меня. Когда Дэн освоил «Чехалис», я перешел к нему на службу.
Руэда смотрел на бокал, отпил, посмотрел вновь, словно пытаясь что-то разглядеть.
— Космос, — пробормотал он. — Он сделался навязчивой идеей у всех нас. Иначе мы бы не оказались здесь. Меня, по-моему, зацепило в детстве, в холодную ясную ночь на Мачу-Пикчу. Звезды над руинами инков казались воинством ангелов.
— Или Иных, — негромко напомнил Вейзенберг. Руэда вопросительно поглядел на него:
— Вы принадлежите к тем, для кого Иные являются воплощением Бога?
— Не совсем, — разговор становился откровенным… им оставалось лишь сорок часов мира. — Тем не менее я отправился учиться в неохасидскую раввинскую школу в Эополисе. Она оставляет свой отпечаток на человеке на всю оставшуюся жизнь, даже когда исчезает вера.
— Ну, я-то в известной мере католик, но должен признать, что годы, проведенные на Бете, заставили меня удивляться. До этих пор я считал существование Иных неоспоримым фактом. Но когда фантастически одаренные бетане оказались смертными и испуганными — так же, как и мы, — и в той же мере потрясенными загадкой Иных, как и мы сами, — это многое во мне перевернуло. — Руэда скривился. — Некогда в политике я был консерватором. Теперь я вижу, что правительство заражено хворями, о которых прежде можно было не беспокоиться, и во мне тает последняя вера. — Он допил виски. — А пока можно по-прежнему верить в мудрость, силу и благосклонность Иных. И да будет так всегда!