Авгур
Шрифт:
Ливень, сплошная стена воды и отблески на мокром асфальте. Выпускников ведут со двора, поддерживая и подталкивая в правильном направлении. Андрей уже почти ничего не соображает, но все же успевает заметить, что взрослые тоже имеют «татуировки». Цвета у всех разные. Но размышлять об этом — сил уже не осталось. Спасибо, что до дому добрался…
Сейчас, вроде, ничего не болело — осталось только похмелье. Стараясь не делать резких движений, Андрей спустил босые ноги на пол. Переждав головокружение, кое-как добрался до кухни. Вытащил из холодильника бутылку нарзана и, захлебываясь, выдул почти две трети. В носу защипало,
Так, подумал он, и кто бы мне объяснил, что это за хреновина?
Под его взглядом искры замелькали быстрее. Он ощутил покалывание, а волоски на коже встопорщились, как будто Андрея слегка долбануло током. Узор гипнотизировал, как волшебный калейдоскоп. Разум лихорадочно подыскивал образы. Сейчас Андрею казалось, что перед его глазами мечется стая разноцветных рыбешек. Их много, очень много, целое облако — а где-то на заднем плане проступают очертания затонувшего корабля с толстыми высокими мачтами. Или, может быть, это башни древнего города, который погрузился на дно морское.
И едва Андрей подумал об этом, восприятие слегка изменилось.
Теперь было ощущение, что он стоит на городской площади в окружении небоскребов, а с неба сыплется конфетти — как бывает на Таймс-Сквер в разгар новогодней ночи. Чешуйки переливаются всеми цветами радуги, поток невероятно густой, словно мэрия решила за полминуты истратить двадцатилетний запас. Сквозь конфетти просвечивает экран, на котором идет обратный отсчет. До нового года остаются секунды. Огромные цифры зажигаются, сменяя друг друга. Пять, четыре, три, два, один… В самый последний миг Андрей почти понимает, зачем он здесь оказался, и хочет заорать во весь голос, чтобы остановить отсчет, но времени больше нет. Ноль! Горящий овал появляется на табло; он сразу обретает объем, превращаясь в зияющую воронку, и Андрей летит в бездонную черноту…
— Андрей! Андрюша, посмотри на меня!
Он вздрогнул и поднял голову. Мама стояла рядом и трясла его за плечо. Лицо у нее было белое, а голос почти срывался на крик.
— А? Что случилось?
— Я тебя уже минуту трясу! А ты уставился на эту дрянь и не слышишь…
Андрей невольно вздрогнул.
«На эту дрянь…»
Ну, правильно, а что он хотел? С точки зрения нормального человека…
Он отчаянно пытался осмыслить тот поток информации, который обрушился на него, словно прорвало неведомую плотину. В один момент исчезла стена, которая до сих пор не давала видеть.
Значит, есть четыре базовых цвета, примерно как группы крови. Синий, красный, желтый, зеленый. Плюс примеси и оттенки. Каждый рисунок на руке уникален, двух одинаковых не бывает — сочетание красок, переплетение волокон…
Единожды проявившись, узор уже не меняется. Программа на жизнь, записанная штрих-кодом. Линии судьбы в цветном исполнении. Мечта сумасшедшего хироманта…
Да, узор стабилен у всех.
Но иногда попадаются исключения.
Рисунок у Андрея мерцает.
И он не успел понять, что это должно означать…
Андрей осторожно скосил глаза. У мамы «паутина» была яркая, густо-синяя — тот самый ультрамарин, которым дети рисуют море. Редкие вкрапления желтого и зеленого
— А ты сегодня дома? — спросил Андрей, чтобы нарушить паузу. — Я почему-то думал, что в вечернюю смену.
— Нет, я в магазин ходила. Вспомнила, что у нас даже хлеба нету.
Она тяжело опустилась на табуретку. Глаза были красные, воспаленные, как будто она совсем не спала. Или недавно плакала.
— Ну, и как там?
— Где? — не поняла мама.
— Ну, на улице. Высохло все уже?
— На улице? Да, подсохло. Соседку встретила с девятого этажа. Кажется, уже весь дом знает… — она запнулась.
— Да? И что говорят?
— Да пусть говорит, что хочет! — мама неожиданно разозлилась. — Дура набитая, прости, Господи…
Она добавила непечатное выражение и, испуганно ойкнув, приложила ко рту ладошку. Это было настолько на нее не похоже, что Андрей рассмеялся. Мама тоже неуверенно захихикала. Андрей решил закрепить успех:
— А покушать можно чего-нибудь? С голоду помираю.
Она засуетилась и потащила что-то из холодильника. Андрей шагнул на балкон и подставил лицо вечернему солнцу. Небо было безоблачным, и даже не верилось, что ночью была гроза. Двумя этажами ниже стоял мужик в застиранной майке без рукавов. Он курил и стряхивал пепел через перила. На мощном предплечье был хорошо заметен синеватый узор с травяным оттенком.
Андрей задумался — каким образом удается хранить секрет до самого выпускного? Ведь заговор такого масштаба просто обречен на провал. Кто-нибудь проболтается в любом случае — по пьяни или просто по доброте душевной. Расскажет детишкам, что с ними будет. Ну, а дальше сплетню не удержать…
Нет, подумал Андрей, здесь явно не все так просто.
И тут же понял — заговор, на самом деле, не существует. Любой ребенок много раз все слышал открытым текстом. Слышал, но не мог по-настоящему воспринять. Сразу включался некий предохранитель, защитный механизм (природу которого понимают, наверно, только ученые), и новая информация растворялась в памяти без остатка. Словно кусок рафинада в горячем чае. Оставался только привкус, неясное ожидание чуда. Ну, или бессознательный страх, порождающий детские страшилки про «красную руку»…
И только в последние дни перед выпускным, когда трансформация уже назревала, замечания взрослых стали доходить до Андрея. Как тогда, в разговоре с Хомяком на лестничной клетке. Интересно — запомнил бы Андрей объяснение, если бы Серегу не перебили? Впрочем, теперь-то какая разница…
Он вернулся на кухню.
Потом они сидели, доедая котлеты, и мама уже почти спокойно рассказывала, как она мечтала, чтобы узор у Андрея оказался зеленым. Он ведь много читал и учился почти без троек, а если бы не ленился, мог бы и медаль получить, ведь не зря же Наталья Викторовна вчера говорила! И маме рисовались радужные картины, как Андрей поступит в престижный вуз и станет большим ученым. Все ведь знают, что в институтах (в гуманитарных особенно) зеленым отдают предпочтение… Ну, да, официально это не говорится, но первым делом обязательно смотрят на руку. Кстати, отец Андрея тоже из этих — узор у него красивый, изумрудного цвета. Этим он маму и покорил — умный был, ничего не скажешь, хотя и сволочь…