Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции
Шрифт:
Проект письма Михаила Александровича к брату составил Врангель, а отредактировали Волконский и Маклаков. Волконский настоял на смягчении «всех намеков об «уступках» большинству в Думе и пр.», чтобы лишний раз не пугать царя. «Между тем, ознакомленный с мнением Волконского вел. князь очень желал писать государю более решительно, но я его отговорил», – отмечает в дневнике Врангель. Удивительная вещь: снова великий князь оказывается радикальней представителей оппозиционной общественности, а бывший вице-спикер Думы Волконский уговаривает его – от греха подальше – не говорить о Думе!
Письмо Михаила Александровича включает в себя неизменные три пункта: 1) напугать – «перемены в настроении самых благонамеренных
381
Ганелин Р. Ш. Великий князь Михаил Александрович и Николай II // Дом Романовых в истории России. СПб., 1995. С. 231–232.
Георгия Михайловича на выступление подвиг протопресвитер Шавельский, которого – в свою очередь – обрабатывал все тот же князь Волконский. 31 октября, за день до начала штурма власти, Шавельский обрисовал Георгию Михайловичу свое видение ситуации: «Пока возбуждение направлено только против правительства, государя оставляют в стороне. Но если не изменится положение дела, то скоро и на него обрушится гнев народный. – Но императрицу все ненавидят, ее считают виновницей во всем? – заметил великий князь.
– Да, ее всюду ненавидят, – подтвердил я.
– Что же делать? Как помочь? – воскликнул великий князь.
– Надо раскрыть глаза государю, надо убедить его, что сейчас должны стоять у власти не ставленники Распутина, а честные, самые серьезные, государственного ума люди. Вы – великие князья прежде всего должны говорить государю об этом, ибо вас это больше всего касается, – сказал я.
– Говорить… Но как скажешь ему? Он не станет слушать, может на дверь указать! – снова воскликнул великий князь.
Меня удивил такой страх одного из старейших и лучших князей перед этим кротким и, как казалось мне, неспособным ни на какую резкость государем, и я высказал великому князю свое недоумение:
– Не понимаю вас, ваше высочество! Я знаю, что государь любит и уважает вас. Поэтому представить не могу, чтобы он выгнал или вообще отказался выслушать вас, когда вы заговорите о том, что нужно для спасения его.
– Хорошо! – сказал великий князь…» [382]
Почти две недели «один из старейших и лучших» великих князей преодолевал страх. Сказать лично так и не решился – отправил письмо, находясь уже не в Ставке, а в штабе Юго-Западного фронта, где его дополнительно обработал генерал Брусилов. Георгий Михайлович сформулировал пожелания генералитета: «общий голос – удаление Штюрмера и установление ответственного министерства». «Если бы я это слышал от левых и разных либералов, – пишет великий князь, – то я бы не обратил на это внимания. Но это мне говорили и здесь говорят люди, глубоко преданные тебе и желающие от всей души блага только тебе и России нераздельно» [383] .
382
Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. М., 1996. С. 202–203.
383
Николай II и великие князья. Родственные
Странно, надо сказать, что преданные люди, не отделяющие царя от России, требуют при этом установить парламентскую форму правления. А если серьезно, то на лицо определенная тенденция. «Разные либералы» не ратуют за ответственное министерство. И связанные с «разными либералами» великие князья – Николай Михайлович и Михаил Александрович – выдвигают очень скромную программу: всего-навсего отстранить от власти наиболее ненавистных лиц. А с радикальной программой парламентаризации выступают Николай Николаевич и Георгий Михайлович, самым тесным образом связанные с генералитетом. Действительно, генералы в то время зачастую были настроены решительнее либеральных депутатов. Недаром события февраля-марта некоторые историки называют «заговором генералов».
Николай II поддался давлению, которое оказывали на него со всех сторон. Тем более что он находился в Ставке, а Александра Федоровна – в Царском Селе. Штюрмер получил отставку, хотя императрица и просила за него. Главой правительства стал министр путей сообщения Александр Трепов, известный своими антираспутинскими настроениями.
А 10 ноября царь сообщил жене, что решил уволить и Протопопова. Он, мол, «перескакивает с одной мысли на другую» и вообще, говорят, «был не вполне нормален после известной болезни».
«Только, прошу тебя, не вмешивай нашего Друга, – пишет Николай II. – Ответственность несу я и поэтому я желаю быть свободным в своем выборе».
Таких отповедей императрица еще не получала. Она поняла, что муж выходит из-под ее влияния, и тут же засобиралась в Ставку, по пути посылая царю письмо за письмом и телеграмму за телеграммой. Штюрмера она уже не защищает – он был «медлителен, ненаходчив и недостаточно крепко держал их всех в руках». К тому же месяцами не виделся с Распутиным – «и вот потерял почву под ногами». Для нее теперь главное – отстоять Протопопова, «потому что он чтит нашего Друга».
Разумеется, проблема заключалась не в личности министра внутренних дел, а в общем направлении политики, в чем Александра Федоровна и убеждала мужа: «Душка, помни, что дело не в Протоп[опове] или в X, Y, Z. Это – вопрос о монархии и твоем престиже, которые не должны быть поколеблены во время сессии Думы. Не думай, что на этом одном кончится: они по одному удалят всех тех, кто тебе предан, а за тем и нас самих».
11 ноября в 14.06 Александра Федоровна отправила телеграмму: «Умоляю оставить Калинина (прозвище Протопопова. – Г. С.). Солнышко просит об этом. Подожди до встречи, не решай ничего». В 16.37 Николай II телеграфировал ответ: «Подожду с назначением до свидания с тобой» [384] .
384
Переписка Николая и Александры Романовых. Т. V. М.-Л., 1927. С. 146–153.
На следующий день Александра Федоровна выехала в Ставку и пробыла там вместе с царем до 24 ноября. Протопопов не только сохранил свой пост, но и был утвержден в должности министра (до этого он официально считался лишь управляющим Министерства внутренних дел).
Из всех возможных решений Николай II выбрал наихудшее – половинчатое: уволил Штюрмера, но оставил Протопопова. Одновременно показал и слабость, и упрямство.
Новый председатель Совета министров Трепов выдвинул царю обязательное условие – в правительстве не должно быть Протопопова. Иначе никакой диалог с Думой невозможен. Николай II на это не пошел. В итоге отношения с Думой еще больше обострились. 19 ноября Трепов должен был огласить программу нового правительства.