Августин. Беспокойное сердце
Шрифт:
В этих диалогах Августин возводит закрытое пространство вокруг встречи души с Богом. Это единственное,1 что интересует его. Все более понятные и внешние черты христианства понимаются им как назидательные средства для нефилософских душ (О порядке, II, 9). И авторитет Церкви, и святые таинства, и вера в демонов или в чудеса имеют один смысл: включить философски не подготовленную душу в поиски conspectus Dei или visio Dei — «Лица Божия», — которое может получить полное просвещение лишь в философских размышлениях. «Ищите лица Его всегда», — говорится
Особенность учения Августина о встрече с Богом заключается в том, что visio Dei не отделяется от учения о том, что Бог сотворил человека «по образу Божию» (Быт. 1, 27) — что человек является imago Dei. Поэтому встреча с Богом вместе с тем есть раскрытие смысла человеческой жизни. И даже больше: учение Августина о visio Dei фактически довольно сильно отличается от платоновского проникновения в центр и основу действительности. Ибо в лице Бога человек находит образ Адама до грехопадения. Расстояние между Богом и человеком с христианской точки зрения объясняется отнюдь не расстоянием между разными уровнями действительности — божественным и человеческим.
Бог и Авраам отличаются друг от друга иначе, чем отличаются друг от друга Посейдон и Одиссей. В христианском мышлении разница и расстояние между Богом и человеком объясняется в первую очередь грехопадением. Происходящее из–за грехопадения смешение Творца и Творения, есть серьезная ошибка всей христианской теологии. Vlsio Dei, по мысли Августина — путь назад к незамутненному imago Dei. Сотворяя человека Бог видел себя в нем. И человеку должно увидеть себя в Боге, то есть в Христе, чтобы узнать, какого Адама Бог увидел на шестой день творения. Только так может быть создан новый человек (Еф. 4, 22–24).
В самых ранних, вдохновленных платонизмом, сочинениях Августина видение Бога — нечто, крайне редко случающееся в этой жизни. И все–таки это мистическое посвящение является лишь предвкушением вечного блаженства. Это и есть главный смысл случившегося в Остии с ним и Моникой незадолго до ее смерти (Исп. IX, 10). Августин и его мать воспринимают как особую милость, когда им является нечто, скрытое от большинства и невыразимое ни на одном языке. Позже в творчестве Августина конечная встреча с Богом отодвинется вдаль. Она может произойти только после смерти, как учит апостол Павел.
Августин тоже пользуется словом species, говоря о возможности увидеть Бога лицом к лицу, когда эта жизнь уже кончится (2 Кор. 5,7). Правда, он всегда верит, что мы можем насладиться предчувствием этой встречи еще будучи на земле (О сот. еванг. I, 5). Однако лик Бога видят не так, как видят другие редкие, удивительные или неожиданные предметы. Лик Бога — скорее внутреннее, чем внешнее видение. Кроме того, опыт этот больше связан с воспоминанием о том, что первоначально мы были созданы по его подобию.
«Монологи» (386) — это беседы, которые Августин ведет с собственным Разумом — Rath. Не пересказ разговоров, на самом деле имевших место в Кассициаке, но рассуждения в прямом смысле этого слова. Мысль Августина снует, как челнок в ткацком станке. Христиане не были убеждены в том, что все души равны и одинаковы. Поэтому они могли говорить сами с собой и в этой связи узнавать поразительные сведения. «Монологи» — совершенно особая литературная форма, созданная Августином. Его разговор с самим собой начинается с великолепной молитвы, ставшей прообразом молитв в «Исповеди». Литературный образец подобных многозвучных молитв, встречающихся во всех произведениях Августина — это, безусловно, Псалтирь. Молясь, Августин опирается на псалтирь Давида.
Deum et animan scire cupio — «Я желаю знать Бога и душу»» (Монол. 1,2). Noverim те, noverim Те: «Позволь мне узнать себя, позволь мне узнать Тебя» (Монол. II, 1). В «Монологах» Бог уже в высшей степени религиозная инстанция — персона, — а не только философский принцип. Приблизиться к Богу — значит жить. Удалиться от Бога — значит умереть. Того Бога, «которого никто не оставляет, кроме обманутого, которого никто не ищет, кроме вразумленного, которого никто не находит, кроме очистившегося»» (Монол. 1,1). Эта вступительная молитва задает темы возможного рассуждения и сравнима с лучшими местами «Исповеди» Особенно пленяет то, что «Монологи» записывались в процессе мышления, а не «много лет спустя. Поэтому текст и производит впечатление подлинного потока мысли по сравнению с ретроспекцией в его автобиографии.
Главная тема «Монологов»» — необходимость божественной помощи в поисках истины. В последнюю минуту Бог сам обращает людей и ведет их к истине. Уже в сочинении против скептиков Августин заявил, что философу, желающему обогатиться знаниями, необходима божественная помощь (Пр. акад. Ill, 6). Душа должна излечиваться от своих изъянов, если хочет увидеть истину. Молитвы в «Монологах» — это молитвы о силе. Впервые мы видим Августина, который раскаивается и хочет искупить свою вину. Он просит, чтобы Бог укрепил в нем веру, надежду и любовь.
Во многом он все еще остается неоплатоником, но мысль об искуплении вины чужда платонизму. Августин спрашивает себя, как он, собственно, относится к стяжательству, тщеславию и браку. Два первых порока для него уже в прошлом. С последним дело обстоит труднее. Уже само сравнение стяжательства и тщеславия с браком скрывает определенную программу. Мы видим Августина, стоящим на пороге монашеской жизни. «Монологи» — его раннее произведение, содержащее больше всего ссылок на Священное Писание. Нет сомнений, что одновременно с записью этих монологов он читает Новый Завет, главным образом, послания апостола Павла.
Поскольку собеседником Августина выступает персонифицированный Разум, ясно видно, чт<5 этот Разум может, а чего не может. На первом месте должна стоять Вера, чтобы Разум мог понять то, что его окружает. Тем не менее, вечность Разума гарантируется вечностью истины. Ведь Душа в своем начале не бессмертна, как Бог. Она становится бессмертной только после того, как будет установлена ее связь с Богом. Она не может сама по себе, без поддержки, вернуться к своему истоку. Необходима крепкая и твердая воля, а крепость и сила воли — это дар Божий. Таким образом появляется возможность объяснить зло и извращения, существующие в мире из–за слабости воли. Ни в одной из бесед, написанных в Кассациаке, уже нет и следа манмхейской мысли о том, что зло материально.