Августовский рассвет (сборник)
Шрифт:
Затем восстание, поворот оружия и отмщение, долгожданное отмщение!
Думая обо всем этом, я понял, почему все эти солдаты, после четырех лет войны изнуренные, душевно изувеченные перенесенными унижениями, воевали теперь с таким упорством, с таким презрением к смерти. В написанных мною до этого репортажах я рассказывал о героизме этих людей, которые только теперь получили возможность сражаться против своих настоящих врагов, против которых много лет назад сражались их отцы и деды.
Невидимый солдат вблизи меня снова кашлянул. Мне вдруг захотелось узнать, как он выглядит, а поскольку это было невозможно, я представил его себе. В моем воображении он походил на солдата Мокану Флорю, скосившего из своего пулемета роту гитлеровцев. Такой же низкорослый, плотный, такой же чернявый и так же яростно проклинавший гитлеровцев.
Тишина снова загудела, будто море в раковине. Потом со стороны линий гитлеровцев послышался резкий треск, и ракета, словно подвешенная на невидимых нитях, на несколько секунд осветила участок. Затем ракета погасла, и вновь воцарилась тишина.
Я вернулся в укрытие. Младший лейтенант Тотолич все еще спал, скрежеща во сне зубами. Цирипа так и заснул, обхватив руками колени. Он громко храпел с открытым ртом.
Утром меня разбудил грохот артиллерийской подготовки. Наши орудия вели огонь на широком фронте. Это означало, что атака будет проводиться силами не менее одного полка. Младший лейтенант Тотолич стоял у выхода из укрытия, не отрывая глаз от наручных часов. Я подошел к нему. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Лицо его было бледным, и только на скулах выступил неестественный румянец.
«Будто у него температура. Неужели ему страшно?» — подумал я.
Словно отгадав мои мысли, Тотолич тихо сказал:
— Эти минуты перед атакой самые противные. Никак не могу привыкнуть к ожиданию, а ведь участвовал в десятках атак! — Он снова посмотрел на часы. — Остается три минуты.
И действительно, через три минуты канонада прекратилась. Лицо младшего лейтенанта побледнело еще больше. Он поднес к губам свисток и подал сигнал. Когда свист смолк, люди выскочили из окопов и рванулись к позициям немцев.
— Если убьют, напиши обо мне что-нибудь! — крикнул мне Тотолич вроде больше в шутку и вышел из укрытия, чтобы повести свой взвод в атаку. Загрохотала и застонала артиллерия немцев, ведя заградительный огонь. Залаяли пулеметы и автоматы. Огонь, которым немцы встретили нашу атаку, был ожесточенным. Он велся из всех видов оружия, но больше всего потерь было от огня минометов. Солдаты ползли по-пластунски, на мгновение вскакивали, делали бросок вперед и снова сливались с землей.
И тут я увидел, как, пронзенный пулеметной очередью, упал младший лейтенант Тотолич.
Я наблюдал за боем от входа в укрытие. Пули то и дело впивались в землю рядом со мной. Атака развивалась трудно и в конце концов была остановлена. Люди начали окапываться, стараясь использовать для защиты малейший выступ земли.
Я наблюдал за полем боя горящими глазами. Пот струйками катился по лицу, по взмокшей спине пробегал холодок. Во мне кипела жгучая ярость. Я весь был во власти паники, смятения и бессилия. Смерть косила наших. Погиб младший лейтенант Тотолич. Он лежал менее чем в пятидесяти метрах от меня. Стрекотали пулеметы, ухали орудия.
«Что делает наша артиллерия? Почему не стреляет?» — спрашивал я себя.
— Если немцы контратакуют, мы пропали! — пробормотал позади меня Цирипа.
Он тоже подошел к выходу, чтобы увидеть, что творится вокруг. Лицо его пожелтело, зубы выбивали мелкую дробь. Впервые его трусость возмутила меня. Возможная контратака гитлеровцев беспокоила его не потому, что он думал о тех, кто попытается сорвать ее, а о своей собственной шкуре.
Я ответил ему резко, сознательно намереваясь оскорбить его:
— Велика потеря, если тебя шлепнут! Ты так дрожишь за свою жизнь, что заслуживаешь, чтобы тебя прикончили именно при таких обстоятельствах.
Но немцы не контратаковали. Взамен этого с нашей стороны двинулась вторая волна атакующих. Они подошли из глубины, пересекли исходный рубеж первой атаки и достигли тех, что залегли, остановленные огнем. При поддержке артиллерии атака возобновилась, но снова была остановлена с большими потерями. Система огня немцев была уничтожающей, а нашей артиллерии удалось подавить лишь часть пулеметных точек и минометных батарей.
Третья волна также была остановлена. Между тем немецкие снаряды перепахали всю землю вокруг укрытия, в котором мы находились, угрожая похоронить нас под ним. Цирипа едва не лишился чувств от страха.
Вместе с последней партией атакующих в нашу землянку пробрался майор, командир одного из батальонов. За ним в укрытии появился телефонист с полевым телефоном и другой, тянувший за собой провод.
Прибыли еще несколько человек из штаба батальона.
Когда связь была установлена, майор бросился к аппарату:
— Алло, Вранча! Господин полковник? Это майор Каменица. Господин полковник, нас остановили! У меня, большие потери. Мы окапываемся… Да, понятно. Держаться любой ценой!
Он положил трубку на рычаг и некоторое время хмуро глядел в землю. Потом собрал связных и послал их к командирам рот с приказом держаться любой ценой.
Только после этого майор обратил внимание на нас. Он решил, что мы от страха укрылись в землянке. Узнав, что я военный корреспондент, а Цирипа — фоторепортер, он сразу стал любезным.
— Тебе, — обратился он ко мне, — представился случай написать страницы настоящей эпопеи…
Он говорил несколько высокопарно, растягивая некоторые слова, чтобы добиться желаемого эффекта, будто был актером, а не кадровым офицером. Позднее я узнал, что в молодости он учился в консерватории.
— Думаю, что немцы не упустят случая и контратакуют. Приказано не отступать ни на шаг… Так вот ты сможешь увидеть, как эта горстка людей будет стоять, не отступая ни на шаг.
— Да, но почему не присылают подкрепления? — спросил я, вновь охваченный паникой, поскольку майор подтвердил то, что я предполагал: контратака немцев неизбежна.