Августовский рассвет (сборник)

Константин Теодор

Прежде чем открыть тетрадь, присланную вместе с письмом, я попытался вспомнить его автора. Вспомнил я без всякого труда, будто все происходило накануне.

Учитель Петре Катанэ был одним из тех, кто составлял штаб отряда капитана Буруянэ. Я познакомился с ним только на второй день и сразу же заметил, что к его мнению прислушиваются другие офицеры штаба. В штабе был офицер старше его по званию — капитан артиллерии, — но настоящим заместителем командира отряда был лейтенант Катанэ.

Я хорошо помню его. Маленького роста, плотный, смуглый, но при этом со светлыми

вьющимися волосами, с круглым лицом и живыми глазами, лейтенант Катанэ с самого начала внушал доверие. Доверие возрастало, когда он начинал говорить. Голос у него был теплый, красивого тембра, музыкальный. Слова он произносил с исключительной четкостью. И что меня удивило тогда — не теперь, когда я знаю его профессию, — так это стремление выражать свои мысли так, чтобы они были понятны всем.

Четырнадцать лет! Чего только не произошло за это время! Лейтенант Катанэ теперь был учителем в одном из сел на берегу Дуная.

…Охваченный любопытством узнать подробности о бывшем капитане Буруянэ, я открыл тетрадь…

* * *

Признание учителя Петре Катанэ о капитане Буруянэ.

Хотя я обещал рассказать о капитане Буруянэ, сначала я расскажу о себе, чтобы вам было понятнее изложенное ниже.

В 1941 году, когда началась война, я был призван в армию и направлен в инженерно-строительный полк. Был я тогда в звании капрала.

Когда полк был отправлен на фронт, я благодаря чистой случайности остался на месте. Через несколько месяцев вследствие тяжелых потерь, которые несла армия, особенно в боях под Одессой, когда стала ощущаться потребность в новых офицерских кадрах для замены вышедших из строя, на скорую руку были организованы военные училища, откуда через несколько месяцев выходили выпускники в звании старшины, которых тут же отправляли на фронт. Кадры для этих школ набирали из курсантов, служивших в различных частях.

Не прошло и шести месяцев, как я был выпущен из школы в звании старшины, а еще через два месяца мне присвоили звание младшего лейтенанта. И на этот раз уже не благодаря случайности, а в результате ходатайства дальнего родственника. Вместо фронта мне удалось осесть в тыловой части, занимавшейся снабжением армии.

Таким образом, с 1941 по 1944 год, когда фронт временно стабилизировался на линии Яссы, Кишинев, я все время оставался вдали от него и узнавал о ходе военных действий в основном только из неофициальных сообщений, то есть из сообщений радиостанций союзников.

И вот, когда любому разумному человеку стало ясно, что наша слабая линия обороны не выдержит напора Советской Армии, если развернется наступление, я получил приказ отправиться на фронт. Все мои попытки уклониться от этого оказались безуспешными (должен сказать, что тем временем меня произвели в лейтенанты).

Я явился в часть, куда был направлен. Она занимала укрепленные позиции по берегу реки Молдовы. Меня назначили командиром взвода, занимавшего участок, расположенный ближе всех к позициям русских.

От командира полка, которому я должен был представиться в день прибытия, я узнал, что офицера, которого мне предстояло заменить, казнили за то, что он, получив приказ организовать местную ночную атаку, пожалел людей и лишь симулировал атаку. Каким-то путем об этом узнали, и мой предшественник был расстрелян. Не знаю, известно ли вам, что Антонеску, напуганный низким моральным духом солдат на фронте и особенно участившимися случаями неповиновения, специальным приказом разрешил командирам дивизий применять смертную казнь.

Конечно, вы понимаете, что подобная весть могла только напугать меня. Я боялся, что из-за своей полной некомпетентности я очень легко могу совершить ошибку, которая подведет меня под пули карательного взвода. Несмотря на мое лейтенантское звание, я был большим невеждой, чем сержант, например, долгое время пробывший на фронте. Поэтому я с тяжелым сердцем в ту же ночь отправился на позиции взвода, которым мне предстояло командовать.

Позицию взвода, расположение огневых точек мне показывал сержант Нягу Буруянэ, замыкающий взвода. После казни бывшего командира взвода он в течение двух суток был фактически командиром взвода. Он же представил мне людей.

Мы с Нягу Буруянэ односельчане, и наша встреча была радостной. Раньше мы с ним дружили, и, хотя с тех пор, как мы не виделись, прошло много лет, наша дружба сохранилась.

Мы с ним ровесники, но какими разными мы были! Он высокий, сильный, мог подковы гнуть руками; я низкого роста и никогда не отличался крепким телосложением. Он дерзкий, решительный, практичный; я мечтательный, склонный больше к рассуждениям. Он веселый, общительный, обладающий даром легко подчинять людей своей воле; я замкнутый, меланхоличный, слабовольный, принимающий близко к сердцу отрицательные стороны жизни, очень неуверенный в своих собственных силах.

Будучи столь разными, мы тем не менее были хорошими друзьями. Но в этой дружбе я всегда подчинялся его воле — и когда мы были детьми, и позже, пока жизнь не разлучила нас.

Должен сказать, что наше село до самого последнего времени считалось одним из самых бедных. Земли было мало, ее часто затопляло, и она не могла прокормить нас. Но если нам не хватало кукурузной муки, то холода, голода и туберкулеза было в избытке.

Из-за бедности наше село больше, чем другие, ежегодно поставляло в Брэилу мальчиков на побегушках в лавках, учеников по различным ремеслам. Обычно осенью пешком или в кэруцах жители нашего села отправлялись в город с подростками, которым предстояло работать у хозяев.

То же произошло и со мной. Как-то осенью отец взял меня за руку и повел в Брэилу, чтобы отдать там в услужение. И если из магазина мануфактуры господина Брэтуку я попал в ученики нормальной школы, то это благодаря дяде со стороны матери, который добился, чтобы меня допустили к вступительным экзаменам. Что касается моего друга Нягу Буруянэ, то он еще несколько лет оставался в селе. Отец не хотел оставаться один, а других детей у него не было; а после того как старик утонул во время разлива Дуная, Нягу стал главой семьи. Это случилось, когда ему было четырнадцать лет.